В семье Сипайловых. Пасха Великая.

19.04.11 12:35 | Автор: Administrator |

 

В семье Сипайловых

«ПАСХА СВЯЩЕННАЯ НАМ ДЕНЕСЕ ПОКАЗАСЯ»…

…Вечер Великой субботы. Завершив домашние дела, идем в наш старый храм… Теплый апрельский дождик прибивает пыль и обмывает  первые зеленые ростки травы. Сквозь  еще голые  ветки деревьев показался золоченый купол над колокольней. Там уже распахнуты окна. И вот первый, как бы пробный звук, знакомого колокола… На этот звон подходим ближе и с радостью замечаем еще нескольких «наших», направляющихся к началу службы, приветствуем их поклоном. Вот и на ближней стоянке у магазина  из двух машин выходят староверки в больших платах,  мужчины осторожно передают им укрытые салфетками корзиночки…

Храм стал другим,  не таким, как мы как видели его все семь недель Поста. Он, еще полупустой, радует  светлым, праздничным убранством. Еще в Великую пятницу утром все здесь  было аскетически скромно и даже печально. Сейчас аналои окутали белым атласом, такие же ленты с кистями перекинуты через киоты больших икон  и над крестами. Перед аналоями несколько букетов живых цветов. Свежие занавески на окнах, вычищенные ковры  и дорожки…  Уже кое-где горят свещи. Их поставили пришедшие первыми – по большей части это приезжие из села и даже ближних городков, где нет своих моленных.  Многие давно знакомы (а то и роднятся), видятся теперь редко и потому радуются встрече. Они обнимаются и вполголоса заводят разговоры о том, кто умер, кто женился. И новая  тема: в какие «заграницы»  уехали дети и внуки.

К началу службы спешат местные — основной контингент прихожан. Это давно свободные  от домашних забот старушки, это и самые справные хозяйки и частью – степенные бородатые мужчины.  В узелочках – по-старинному — или в декоративных корзиночках. в красивом оформлении, приносят куличи (которые у нас еще  зовут «пасками») и разноцветные яйца. Для всего этого в храме подготовлены   особые столы под нарядными скатертями. Если раньше — лет 10 назад — на них скромно, даже стыдливо, помещали три-пять яиц и маленький куличик, то теперь для освящения иной раз приносят и по десятку яиц и   даже  большие куличи (25-30 см в диаметре) — сдобные ароматные шедевры,  затейливо украшенные. Они занимают много места, и  припоздавшиеся  уже не находят, куда поставить свое приношение…

Появляются причетники и наставник. Мы еще раз прощаемся друг с другом и с знакомыми. Удар старинного колокола на клиросе – и начинается служба.

…Торжественно и печально  звучат стихи и песнопения Канона Великой  субботы… Между частями канона нараспев читают «стотьи» — поучения, много веков назад написанные Иоанном Златоустом, Григорием Антиохийским и другими отцами церкви. Мало уже осталось чтецов, способных своей «погласицей»  сразу подчинить себе сотню и более собравшихся, нередко усталых людей и вслушаться в веками выверенные печальные и торжественные слова: «ЧТО СЭ БЕЗМОЛВИЕ НА ЗЕМЛИ? И  ЧТО СЭ  МОЛЧАНИЕ МНОГО-О? ЯКО ЦА-АРЬ СПИ-ИТ…ЗЭМЛЯ УБОЯСЯ И УМОЛЧЭ-Э. БОГ ПЛОТИЮ УМРЭ-Э, И АД ВОСТРЕПЕТА-АВ» И далее, притихшие после возможности присесть, люди  внемлют нараспев читаемой повести, как тайный ученик Христа, богатый человек Иосиф из Аримофея  просит у римского наместника Пилата разрешения снять с Креста тело распятого Христа и дать ему  для погребения: «…О-О ПИЛАТЭ! МАЛО ПРОСЯ, ПРИИДОХ К ТЭБЕ: ДАЖДЬ МНЕ ТЕЛО МЭРТВОЕ  НА ПОГРЕБЭНИЕ ОТ ТЭБЕ ОСУЖДЕННАГО ИСУСА НАЗАРЯНИНА, НА ДРЕВЕ ВИСЯЩА И ВСЕ-ЕМИ НЕБРЕГОМА-А… ДАЖДЬ  МИ ТЕЛО ВОЛЕЮ СТРАННОГО, ДАЖЕ НЕ ИМАТЬ ГДЕ ГЛАВЫ  ПОДКЛОНИТИ, ИЖЕ НЕ ИМЕ  ГРАДА, НИ ВЕСИ. НИ РОДА, НИ ДРУГОВ, НИ ПОСОБНИИК, НО ТОКМО ЕДИ-ИНУ МА-АТЕРЬ… о МЭЭРТВЕМ МОЛЮ ТЯ, ИЖЕ ОТ УЧЕНИКА ПРОДАН, … И ОТ СВОЕЯ МАТЕРЭ ОТЛУЧЭ-ЭН»…

Молящиеся все прибывают… Сравнительно с прошлыми годами растет число молодых семей — 25-30 летних и  с детьми. Их долго и тревожно высматривают ранее пришедшие мамы и бабушки. Завидев, наконец, своих  дорогих, с облегчением вздыхают и уже окончательно предаются молитве.

Невеликое пространство храма залито огнями сотен свещей, которые уже некуда ставить. Свет отражается  и от белого атласа и золотных кистей пасхального «облачения» аналоев,  высвечивает  яркие узоры на столетних четырехметровых рушниках, по традиции вывешенных у переднего ряда икон. И среди молящихся тоже кое-где «вспыхивает» белый платок, хотя все причетницы и большинство прихожанок – все еще в темных, «постных» платах и платках… Часам к 11 ночи становится уже совсем тесно. Наблюдаю и сравниваю с тем, что было лет 20 назад.

Тогда еще можно было ожидать  каких-либо неприятных выходок от молодежных групп или попросту пьяниц, даже приходилось заказывать  охрану к воротам.  Группки подростков по три-пять человек заходили к самому торжеству и не смущаясь, бравурно, проталкивались вперед, к солее. Их пропускали – мол, пусть и они увидят кульминацию праздника, может, что и останется в душе…  Хотя именно этим, бывало,  и нарушалось настроение постоянных молящихся. Не умея ни креститься, ни  кланяться, они неловко толклись между хором причта и передними рядами молящихся…Трудно было сдержаться и сохранить в себе молитвенное сосредоточение. Но и от нас, постоянных прихожан,  от нашего терпения и понимания зависело поведение этих «пришельцев».  Чаще всего и их захватывала  общая атмосфера, они притихали и вскоре неловко извиняясь, проталкивались назад и уходили.  Спустя несколько лет некоторых из них можно было встретить в храме и на другие большие праздники… Нынешние подростки уже привыкли к открытому существованию религии ( в их семьях или хотя бы рядом с ними). Мы все чаще видим старшеклассников (или уже студентов?)  во время службы на положеных местах. Они еще робко  ставят свещи, не всегда вовремя кланяются, но уже не уходят через полчаса–час. (Конечно, хотелось бы видеть их в гораздо большем количестве!)  Пришедшие же впервые, теперь скромно толпятся в проходе или у дверей… Вот и сегодня   тоже так. Возможно, что среди  них есть и просто любопытные, которые, пользуясь тем, что Пасха нынче – общая, обходят  в эту ночь храмы всех четырех основных конфессий Латвии…

Тем временем  завершается канон Великой субботы.  «НЕ РЫДАЙ  МЕНЕ, МАТИ, ВОЗИРАЮЩЕ ВО ГРОБЕ, – поет на середине хор, — ВООСТАНУ БО И СЛАВЕНО БУДУ И ВОЗНЕСУ СО СЛАВОЮ (…) ВЕРОЮ И ЛЮБОВИЮ ТЯ ВЕЛИЧАЮЩАЯ.»

И  тут земным поклоном мы словно прощаемся с Великим Постом.

Небольшой перерыв… Все в ожидании.  Певицы-клирошанки уходят и возвращаются в белоснежных нарядных платах. Их примеру следует и часть прихожанок… Перед икономи обновляют свещи, возжигают их и в паникадиле (люстре по — современному).

Полночь. Первые праздничные удары колокола на колокольне…Все словно замираем. Наставник в центре храма, на середине солеи запевает : «ВОСКРЕСЕНИЕ ТВОЕ, ХРИСТЕ СПАСЕ ,-  и голос его вздрагивает от волнения—АНГЕЛИ ПОЮТЕ НА НЕБЕСЕХО. И НАС НА ЗЕМЛИ СПОДОБИ ЧИСТЫМИ СЕРДЕЦЫ ТЕБЕ СЛАВИТИ»… Он дважды пропевает эту стихеру один. На третий раз заждавшийся хор радостно подхватывет с середины: «И НАС НА ЗЕМЛИ СПОДОБИ ЧИСТЫМИ СЕРДЕЦЫ ТЕБЕ СЛАВИТИ »…

— И нас сподоби, Господи, чистыми сердцами славить Тебя.- Эти слова отзываются в душе каждого, кто ждал этот праздник,  готовился к нему и пришел сегодня сюда, надеясь чем-то обновиться? Прикоснуться к древнему и вечному чуду? К общей чистой радости?…

…Мне было лет 13, когда я впервые не услышала, а  п о н я  л а, прочувствовала эти слова «чистыми сердецами». В послевоенное время мать почти тайком водила нас в храм. При тогдашнем наставнике ровно в полночь совершался Крестный ход вокруг храма. Несли Крест, иконы. И люди, забегая вперед,  земно кланялись  перед ними. Снова и снова.  Прорывающиеся чувства  и слезы, слова мольбы, произносимые вполголоса вокруг меня… Люди — взрослые и совсем старенькие, которым  уже трудно подняться с земли…А несущие иконы терпеливо выжидают. Вот они сделали шага два и опять остановились перед припавшими к земле… И я среди них… Полутьма, так хорошо пахнет проснувшейся землей…Вот он — Великий праздник. И первые в моей жизни слезы умиления… Чистыми сердецы Тебе славити…

…Уже  несколько десятков раз Бог сподобил нас встречать  этот «Праздник Праздников и Торжество из торжеств». В разные годы бывало по-разному, свои или чужие заботы и неустройства могли омрачить, приглушить свет и ликование Пасхи. Но та, давняя, Ночь все еще очищает душу. Все еще светит и пахнет оживающей землей.

…Вот и запели долгожданное «ХРИСТОС ВОСКРЕСЭ ИЗ МЭРТВЫХ, СМЕРТИЮ НА СМЕРТЬ НАСТУПИ И ГРОБНЫМ ЖИВОТ ДАРОВА!»… Украдкой смотрю на лица вокруг меня – лица людей ХХI века. У большинства они спокойные и просветленные. Другие еще пытливо вслушиваются, ждут – радости? Озарения? Понимания? Есть и такие, на которых только усталость. Но больше радостных, умиротворенных.  Год назад  древняя  кроткая старушка из села, с которой мы  встречали здесь  не одну  Пасху, имени которой я так и не узнала. – вытерла слезы и присела: «Слава Богу, дождалась! Думала:  не доживу». Сегодня ее уже не было… И таких много – пожилых и совсем старых, которые уже с осени,  чувствуя  упадок сил, мечтали: «Только бы Пасхи дождаться!». Именно Пасхи! В чем же великая сила этого главного праздника восточного христианства? В обновлении Человека и всей Твари?

А служба идет — песнь за песней звучит Канон Пасхе. Торжественный и ликующий, радостный. Люди нашего поколения вновь встречаются с эими мелодиями и словами как с долгожданными, родными? (не погрешу ли?). Усталые певцы словно обрели второе дыхание и почти без передышки ведут нас от Песни к Песне. «НЕБЕСА УБО ДОСТОЙНО ДА ВЕС, ЗЕМЛЯ ЖЕ ДА РАДУЕТСЯ, ДА ПРАЗДНУЕТ ЖЕ МИР, ВИДИМЫИ И НЕВИДИМЫИ…» … «ЯКО ВОИСТИННУ СВЯЩЕННА И ВСЕПРАЗДНЕСТВЕННАЯ СИЯ СПАСИТЕЛЬНАЯ НОЩЬ, СВЕТОЗАРЕННАЯ, СВЕТОНОСНОГО ДНЯ (…) ПРОПОВЕДНИЦЕ»…

Тают свещи в руках молящихся, сгорают и перед иконами. Выхожу попить воды —  в келье на диванах спят детишки.  Народ потихоньку убывает. Первыми уходят те, кто пришел к полуночи – «посмотреть». Может, через год они вернутся и побудут дольше, поставят свещи к икон…Встретить рассвет Светозарного дня остаются самые верные и стойкие…

Нам тоже не удается достоять до конца. Как-то сразу наваливается усталость – и перестаешь воспринимать слова молитв. Семь-восемь часов, почти все время на ногах… Возвращаемся все вместе. Ноги еле идут, а душа все еще там, где поют.

Если кто-то был дома, то на столе уже готово разговление. Нетронутое.  Нас ждут.. Много лет назад и мы, тогда молодые, работающие, не имевшие права зайти в храм своих предков, так же ждали возвращения  со службы матери и отца. Они п р и н о с и л и нам праздник. Наполненные его светом и радостью до краев, они  причащали и нас этим. Без этого бы у нас  вместо праздника была бы только усталость от бытовых хлопот. (Впрочем, и в другие праздники так: если никто не пошел в храм и не принес оттуда-что? ощущения праздника не приходило). Вот теперь и мы обнимаемся и христосуемся. Можно осторожно разговеться. Начинаем с яйца и кулича…

Давным-давно пасхальным утром нас, детей, осторожно будил отец: он подходил к кровати с красным яичком и как-то по-особому христосовал нас. Будучи обычным подростком, я однажды вслух удивилась этому: мол, ночью же все христосовались… Наверное, я тогда как-то обидела самого близкого мне человека. Теперь думаю, что отец повторял, совершал старинный ритуал, памятный и дорогой ему самому с детства…

Утром неутомимая хозяйка встречает нас свежим кофейком со сливочками… Достаем и раскрываем творожную пасху. Хорошо ли застыла? Украшаем шоколадным горошком. Не забыть бы «похристосовать» иконы – поместить на полочки перед ними красное яичко. Когда позднее поднимаются все, садимся за праздничный стол… Обязательно «бьемся» яйцами-крашенками.   Планируем день: кому надо рано уезжать? Когда поедем на могилки к своим: до Великой вечерни или после?

Знаем, что  во многих местах не принято ходить на кладбища на Пасху – до Радуницы (это десятый день после Светлого Воскресения). В нашей общине – по крайней мере  весь ХХ век — было принято  навещать своих усопших  в первый день праздника. Наша мама рассказывала, что однажды в молодости она прямо после праздничной заутрени, на рассвете   бежала на кладбище, чтобы поздравить   скончавшуюся той зимой свою матушку, похристосовать ее красным яичком. И там она была не одна!

В последние годы, когда наши взрослые дети должны к вечеру возвращаться  к себе домой (завтра — рабочий день), мы стали посещать кладбище часов в 11-12. Всей семьей, по-праздничному. Семейные кладбища отцовского рода и материнского, по счастью, рядом. Это почти двадцать могил, здесь  наших родных   хоронят  с середины XIX века… Еще до праздника все тут прибрано, поставлены весенние  цветы к памятникам – крестам.

У нас собою кулич и несколько  крашеных яиц.  Когда-то  наша матушка подходила к каждой могиле, мелко крошила на нее кулич и яйцо и приговаривала: «Христос Воскресе, дедушка Полиект!», «Христос Воскресе, братец!»… И  пока мы  следуем этой традиции. Кто-то обходит своих, кто-то идет к родне и знакомым, к  крестным… «Христос Воскресе!» Бывает, взятого кулича не хватает, тогда  к оставшимся не поздравленными придем завтра….

Вернувшись домой, еще делаем с десяток телефонных звонков  ближним и дальним друзьям и знакомым. Собираемся к Великой Вечерне. Обычно она начинается в два часа дня… С незапамятных времен  в нашей общине (наверное, и не только в нашей!) это была самая празднично-нарядная и радостная служба. Свет великого праздника озарял все-  первую робкую зелень, людей,  дождавшихся  Пасхи, отдохнуших, разговевшихся, благодушных людей,  к тому же одетых во все свое лучшее. У большинства местных староверов гардероб был совсем скромным, однако и в нем были вещи, которые одевались только (или почти только) на Пасху. «Пасхальные платы», «пасхальные сарафаны», «пасхальные рубашки… туфли…». Наши родители старались всю жизнь соблюдать такой порядок и нас к нему приучали.  Правда, осталось от этого уже немногое — большие (полутораметровые!) шелковые белые платы у женщин  и вышитые рубашки у мужчин. И все это не для похвальбы – а в честь Великого Праздника. (Кстати, стоять, кланяться и молиться в таком тяжелом п л а ту, когда кисти почти касаются земли — совсем не легко)

С детских лет помню это собрание, нет, вернее — явление  нарядных, радостно-оживленных и в то же время как-то спокойных, распахнутыхсвоих людей… Они обнимались, целовались, христосовались… Все всех знали, часто с самого детства…

Многое изменилось за эти последние десятилетия, но многое и осталось. Отремонтированный помолодевший храм – и те же древние намоленные иконы.

Пусть нет тех певиц и певцов, которые, глубоко понимая красоту божественного Слова,  бережно, словно хрупкую драгоценность, не торопясь, несли его  остальным молящимся. Для них значимой и ожидаемой была каждая встреча с песнопениями важнейших праздников, они внутренне с о б и р а л и с ь вновь прочувствовать их глубину и красоту. И  исполняли их с с особым трепетом, искренностью молитвы «зажигая» молящихся. Царствие им Небесное!

Однако же и сегодня, в отличие от многих сельских (да кое-где  и городских) наших моленных, у нас    в клире  более 10 человек, он пополняется и сравнительно молодыми, всерьез желающими освоить богослужебное искусство людьми.  Для них пока главное – запомнить текст и мелодию, не сбиться посреди пения, не остановиться… Понимание глубинной красоты древнерусского пения придет попозже и к ним…

Прихожане тоже иные. Все меньше потомков местных староверов, живущих здесь с XVII — XVIII веков. На местах, где стояли, молясь, несколько поколений старожилов, видим  представителей второй волны переселенцев староверов  в наш городок — из Латгальских сел во второй половине ХХ века. С собою они принесли традиции своих общин, разные степени строгости соблюдения «нашего Закона». Однако именно на них и держится теперь община…

Все также сияют большие белые платы клирошанок. С ними перекликаются розовые. золотистые, ярко-красные и беленькие платки прихожанок. Нарядные дети, взволнованные непривычной обстановкой… Радуемся, видя все больше мужчин в новых русских рубашках — красивых, вышитых или  просто обшитых нарядной тесьмой. (Они исподтишка тоже ревниво оглядывают друг друга!) Кажется, эта «мода» возвращается.

Начинается служба… Распевание псалмов, знакомых с детства… И вот, наконец, долгожданное — Стихеры Пасхе. Текст первых веков христианства перемежается со словами Ветхозаветного псалма. «ДА ВОСКРЕСНЕТ БОГ И РАЗЫДУТСЯ ВРАЗИ ЕГО!» — И тут же широким, свободным потоком разливается напев: «ПАСХА СВЯЩЕННАЯ НАМО ДЕНЕСЕ ПОКАЗАСЯ!». Задерживаю дыхание от радостной полноты чувств. Бог сподобил еще раз услышать  этот могучий, победный напев, пленивший меня с ранней юности. Наверное. так же вот стояли здесь  и другие, давно  прошедшие женщины, чья кровь течет во мне. Наверное, такие же слезы радостного торжества навертывались им на глаза. «СЭЙ ДЕНЬ , ИЖЕ СОТВОРИ ГОСПОДЬ, ВОЗРАДУЕМСЯ И ВОЗВЕСЕЛИМСЯ»… Хочется задержать каждое мгновение.  Хор поет, чеканя слова (можно сказать: гремит): «И ДРУГ ДРУГА ПРИИМЕМО И РЦЕМ: БРАТИЕ! И НЕНАВИДЯЩЕИМО НАС ПРОСТИМСЯ  ВОСКРЕСЕНИЕМ!»…

… Великая вечерня    более шестидесяти лет назад.  После службы я вижу, как  отец в своей белой, вышитой красно-синим орнаментом, рубашке, подходит к Игнатию, своему сверстнику и дальнему родственнику. Тот такой же невысокий, в расшитой рубашке. Знаю, что несколько лет назад между ними что-то серьезное произошло. И вот вижу: они крепко обнимаются и потом неловко вытирают блеснувшие слезы…  « И ненавидящих нас простим…»

Красиво и трогательно  шествие к Кресту. Сначала причетники, потом мужчины-прихожане, а затем и женщины чинно, парами подходят к вынесенному аналою с распятием. Синхронно кланяются иконам, потом наставнику. Потом  прощаются друг с другом и по очереди целуют Крест. Еще поклон наставнику – и низкие поклоны всем собравшимся…

Красочное зрелище Крестного хода привлекает десятки прохожих. Дети впереди с горящими свещами. Иконы, Евангелие в малиновом бархате с блестящими позолоченными  рельефными накладками, хор в  старинной одежде, в невиданных платах, поющий древние распевы… Десятки торжественно идущих нарядных людей — для посторонних это просто экзотика…

Дома прощаемся с отъезжающими. Для них, фактически, Пасха окончилась. Завтра-работа, суета большого города… Хозяйка  нагружает их домашними яствами — в первую очереди куличами и частями творожной пасхи. Не отказываются… Грустно глядим вслед уехавшим: придется ли еще одну Пасху встретить вместе?

У нас же, остающихся,  впереди – еще целая неделя праздника!

Как и на Рождество, так и в Христово Воскресение  у нас не принято  было в первый день ходить в гости. Правда, в советское время, когда и мы были работающими, родители, возвращаясь из храма после Вечерни, приводили с собой кого-либо из родни или близких знакомых…

В Светлый понедельник утром идем в моленную и снова слышим Канон Пасхе. Правда, в последние годы часть причта уезжает в ближнюю сельскую общину, где несколько лет нет наставника, и проводит службу в местном молитвенном доме… В эти дни к нам заходят в гости дальние родственники и просто близкие люди. Иногда приносят «на пробу»  частицу своего кулича или «творожницы»…

Десять и более лет назад  всю Светлую седмицу в нашем храме  службы шли каждый день: часы и молебны утром, вечерня — вечером. Тогда уже все запреты пали. и можно было после работы успеть зайти на вечерню и снова вслушаться в Стихеры Пасхе и в «Свете тихии»… Там всегда можно было встретить с десяток пожилых людей — женщин и мужчин. Они снова и снова приходили на службы, продлевая себе Пасху, не в силах напоить  «благочестия святой водой» свою душу, жажадущую… По мере того, как отселялись  в миры иные старые, закаленные, причетники, по средам и четвергам уже не было службы. Зато в пятницу на вечерню собиралось много людей: ведь последний раз пели «Да воскреснет Бог…». В субботу — последние пасхальные часы с полным Каноном. Стоишь. Вслушиваешься…  Вот восьмая Песнь, вот и девятая, последняя: « …С НАМИ БО НЕЛОЖНО ОБЕЩАЛСЯ ЕСИ БЫТИ ДО СКОНЧАНИЯ ВЕКА, ХРИСТЕ, ЕГО ЖЕ ВЕРНИИ ДЕРЖАВУ И НАДЕЖДУ ИМУЩЕ, РАДУИМОСЯ.» И совсем печально – расставанием, мольбой —  звучит последний стих: «О ПАСХА, О СВЯЩЕННАЯ ХРИСТЕ. О МУДРОСТЬ , СЛОВО БОЖИЕ И СИЛА! ПОДАВАЙ НАМ ИСТЕЕ ТЕБЭ ПРИЧАЩАТИСЯ В НЕВЕЧЕРНИЕ ЦАРСТВИЯ ТВОЕГО».

Вот и все — праздник отлетает от нас. Пасха Христова отсияла… В те годы прослуживший у нас 20 лет наставник, умудренный жизнью, после последних Часов отпускал нас словами: «Дай нам Бог через год всем еще раз встретить Пасху Господню!». И  грустно оглядывал всех, словно пересчитывая…

Теперь мы иногда на Светлой неделе «катаемся» — посещаем службы в соседних городах. Теплеет на сердце, когда видишь братьев и сестер по вере, так же чтущих великий праздник.

В   Фомину субботу мы дома уберем все самое праздничное — старинные вышивки, тарелки с овсом из-под яиц… Оставшиеся крашенки зароем под старой яблоней.

Пойдут недели Пятидесятницы – послепасхальные. До 40-го дня в храме  перед началом и в конце службы будут трижды петь «Христос воскресе из мертвых…»  И это будет как эхо

Великого праздника, все более и более отдаленное.  Как звон розовой колокольни у Ивана Шмелева.

Через 40 дней, в канун Вознесения Господня, в день Отдания Пасхи в храме вновь прозвучит Пасхальный канон. На этот раз, чтобы смолкнуть на год.

ДОРОГИЕ ЧИТАТЕЛИ!  ПУСТЬ ГОСПОДЬ И ВАС СПОДОБИТ ЕЩЕ НЕ РАЗ ПЕРЕЖИТЬ ТОРЖЕСТВО СВЯТОЙ ПАСХИ!

Простите меня, грешную!

 

 

 

 

 

…

 

)

 

 

 

В семье Сипайловых. Пасха Великая.

19.04.11 12:35 | Автор: Administrator |

 

В семье Сипайловых

«ПАСХА СВЯЩЕННАЯ НАМ ДЕНЕСЕ ПОКАЗАСЯ»…

…Вечер Великой субботы. Завершив домашние дела, идем в наш старый храм… Теплый апрельский дождик прибивает пыль и обмывает  первые зеленые ростки травы. Сквозь  еще голые  ветки деревьев показался золоченый купол над колокольней. Там уже распахнуты окна. И вот первый, как бы пробный звук, знакомого колокола… На этот звон подходим ближе и с радостью замечаем еще нескольких «наших», направляющихся к началу службы, приветствуем их поклоном. Вот и на ближней стоянке у магазина  из двух машин выходят староверки в больших платах,  мужчины осторожно передают им укрытые салфетками корзиночки…

Храм стал другим,  не таким, как мы как видели его все семь недель Поста. Он, еще полупустой, радует  светлым, праздничным убранством. Еще в Великую пятницу утром все здесь  было аскетически скромно и даже печально. Сейчас аналои окутали белым атласом, такие же ленты с кистями перекинуты через киоты больших икон  и над крестами. Перед аналоями несколько букетов живых цветов. Свежие занавески на окнах, вычищенные ковры  и дорожки…  Уже кое-где горят свещи. Их поставили пришедшие первыми – по большей части это приезжие из села и даже ближних городков, где нет своих моленных.  Многие давно знакомы (а то и роднятся), видятся теперь редко и потому радуются встрече. Они обнимаются и вполголоса заводят разговоры о том, кто умер, кто женился. И новая  тема: в какие «заграницы»  уехали дети и внуки.

К началу службы спешат местные — основной контингент прихожан. Это давно свободные  от домашних забот старушки, это и самые справные хозяйки и частью – степенные бородатые мужчины.  В узелочках – по-старинному — или в декоративных корзиночках. в красивом оформлении, приносят куличи (которые у нас еще  зовут «пасками») и разноцветные яйца. Для всего этого в храме подготовлены   особые столы под нарядными скатертями. Если раньше — лет 10 назад — на них скромно, даже стыдливо, помещали три-пять яиц и маленький куличик, то теперь для освящения иной раз приносят и по десятку яиц и   даже  большие куличи (25-30 см в диаметре) — сдобные ароматные шедевры,  затейливо украшенные. Они занимают много места, и  припоздавшиеся  уже не находят, куда поставить свое приношение…

Появляются причетники и наставник. Мы еще раз прощаемся друг с другом и с знакомыми. Удар старинного колокола на клиросе – и начинается служба.

…Торжественно и печально  звучат стихи и песнопения Канона Великой  субботы… Между частями канона нараспев читают «стотьи» — поучения, много веков назад написанные Иоанном Златоустом, Григорием Антиохийским и другими отцами церкви. Мало уже осталось чтецов, способных своей «погласицей»  сразу подчинить себе сотню и более собравшихся, нередко усталых людей и вслушаться в веками выверенные печальные и торжественные слова: «ЧТО СЭ БЕЗМОЛВИЕ НА ЗЕМЛИ? И  ЧТО СЭ  МОЛЧАНИЕ МНОГО-О? ЯКО ЦА-АРЬ СПИ-ИТ…ЗЭМЛЯ УБОЯСЯ И УМОЛЧЭ-Э. БОГ ПЛОТИЮ УМРЭ-Э, И АД ВОСТРЕПЕТА-АВ» И далее, притихшие после возможности присесть, люди  внемлют нараспев читаемой повести, как тайный ученик Христа, богатый человек Иосиф из Аримофея  просит у римского наместника Пилата разрешения снять с Креста тело распятого Христа и дать ему  для погребения: «…О-О ПИЛАТЭ! МАЛО ПРОСЯ, ПРИИДОХ К ТЭБЕ: ДАЖДЬ МНЕ ТЕЛО МЭРТВОЕ  НА ПОГРЕБЭНИЕ ОТ ТЭБЕ ОСУЖДЕННАГО ИСУСА НАЗАРЯНИНА, НА ДРЕВЕ ВИСЯЩА И ВСЕ-ЕМИ НЕБРЕГОМА-А… ДАЖДЬ  МИ ТЕЛО ВОЛЕЮ СТРАННОГО, ДАЖЕ НЕ ИМАТЬ ГДЕ ГЛАВЫ  ПОДКЛОНИТИ, ИЖЕ НЕ ИМЕ  ГРАДА, НИ ВЕСИ. НИ РОДА, НИ ДРУГОВ, НИ ПОСОБНИИК, НО ТОКМО ЕДИ-ИНУ МА-АТЕРЬ… о МЭЭРТВЕМ МОЛЮ ТЯ, ИЖЕ ОТ УЧЕНИКА ПРОДАН, … И ОТ СВОЕЯ МАТЕРЭ ОТЛУЧЭ-ЭН»…

Молящиеся все прибывают… Сравнительно с прошлыми годами растет число молодых семей — 25-30 летних и  с детьми. Их долго и тревожно высматривают ранее пришедшие мамы и бабушки. Завидев, наконец, своих  дорогих, с облегчением вздыхают и уже окончательно предаются молитве.

Невеликое пространство храма залито огнями сотен свещей, которые уже некуда ставить. Свет отражается  и от белого атласа и золотных кистей пасхального «облачения» аналоев,  высвечивает  яркие узоры на столетних четырехметровых рушниках, по традиции вывешенных у переднего ряда икон. И среди молящихся тоже кое-где «вспыхивает» белый платок, хотя все причетницы и большинство прихожанок – все еще в темных, «постных» платах и платках… Часам к 11 ночи становится уже совсем тесно. Наблюдаю и сравниваю с тем, что было лет 20 назад.

Тогда еще можно было ожидать  каких-либо неприятных выходок от молодежных групп или попросту пьяниц, даже приходилось заказывать  охрану к воротам.  Группки подростков по три-пять человек заходили к самому торжеству и не смущаясь, бравурно, проталкивались вперед, к солее. Их пропускали – мол, пусть и они увидят кульминацию праздника, может, что и останется в душе…  Хотя именно этим, бывало,  и нарушалось настроение постоянных молящихся. Не умея ни креститься, ни  кланяться, они неловко толклись между хором причта и передними рядами молящихся…Трудно было сдержаться и сохранить в себе молитвенное сосредоточение. Но и от нас, постоянных прихожан,  от нашего терпения и понимания зависело поведение этих «пришельцев».  Чаще всего и их захватывала  общая атмосфера, они притихали и вскоре неловко извиняясь, проталкивались назад и уходили.  Спустя несколько лет некоторых из них можно было встретить в храме и на другие большие праздники… Нынешние подростки уже привыкли к открытому существованию религии ( в их семьях или хотя бы рядом с ними). Мы все чаще видим старшеклассников (или уже студентов?)  во время службы на положеных местах. Они еще робко  ставят свещи, не всегда вовремя кланяются, но уже не уходят через полчаса–час. (Конечно, хотелось бы видеть их в гораздо большем количестве!)  Пришедшие же впервые, теперь скромно толпятся в проходе или у дверей… Вот и сегодня   тоже так. Возможно, что среди  них есть и просто любопытные, которые, пользуясь тем, что Пасха нынче – общая, обходят  в эту ночь храмы всех четырех основных конфессий Латвии…

Тем временем  завершается канон Великой субботы.  «НЕ РЫДАЙ  МЕНЕ, МАТИ, ВОЗИРАЮЩЕ ВО ГРОБЕ, – поет на середине хор, — ВООСТАНУ БО И СЛАВЕНО БУДУ И ВОЗНЕСУ СО СЛАВОЮ (…) ВЕРОЮ И ЛЮБОВИЮ ТЯ ВЕЛИЧАЮЩАЯ.»

И  тут земным поклоном мы словно прощаемся с Великим Постом.

Небольшой перерыв… Все в ожидании.  Певицы-клирошанки уходят и возвращаются в белоснежных нарядных платах. Их примеру следует и часть прихожанок… Перед икономи обновляют свещи, возжигают их и в паникадиле (люстре по — современному).

Полночь. Первые праздничные удары колокола на колокольне…Все словно замираем. Наставник в центре храма, на середине солеи запевает : «ВОСКРЕСЕНИЕ ТВОЕ, ХРИСТЕ СПАСЕ ,-  и голос его вздрагивает от волнения—АНГЕЛИ ПОЮТЕ НА НЕБЕСЕХО. И НАС НА ЗЕМЛИ СПОДОБИ ЧИСТЫМИ СЕРДЕЦЫ ТЕБЕ СЛАВИТИ»… Он дважды пропевает эту стихеру один. На третий раз заждавшийся хор радостно подхватывет с середины: «И НАС НА ЗЕМЛИ СПОДОБИ ЧИСТЫМИ СЕРДЕЦЫ ТЕБЕ СЛАВИТИ »…

— И нас сподоби, Господи, чистыми сердцами славить Тебя.- Эти слова отзываются в душе каждого, кто ждал этот праздник,  готовился к нему и пришел сегодня сюда, надеясь чем-то обновиться? Прикоснуться к древнему и вечному чуду? К общей чистой радости?…

…Мне было лет 13, когда я впервые не услышала, а  п о н я  л а, прочувствовала эти слова «чистыми сердецами». В послевоенное время мать почти тайком водила нас в храм. При тогдашнем наставнике ровно в полночь совершался Крестный ход вокруг храма. Несли Крест, иконы. И люди, забегая вперед,  земно кланялись  перед ними. Снова и снова.  Прорывающиеся чувства  и слезы, слова мольбы, произносимые вполголоса вокруг меня… Люди — взрослые и совсем старенькие, которым  уже трудно подняться с земли…А несущие иконы терпеливо выжидают. Вот они сделали шага два и опять остановились перед припавшими к земле… И я среди них… Полутьма, так хорошо пахнет проснувшейся землей…Вот он — Великий праздник. И первые в моей жизни слезы умиления… Чистыми сердецы Тебе славити…

…Уже  несколько десятков раз Бог сподобил нас встречать  этот «Праздник Праздников и Торжество из торжеств». В разные годы бывало по-разному, свои или чужие заботы и неустройства могли омрачить, приглушить свет и ликование Пасхи. Но та, давняя, Ночь все еще очищает душу. Все еще светит и пахнет оживающей землей.

…Вот и запели долгожданное «ХРИСТОС ВОСКРЕСЭ ИЗ МЭРТВЫХ, СМЕРТИЮ НА СМЕРТЬ НАСТУПИ И ГРОБНЫМ ЖИВОТ ДАРОВА!»… Украдкой смотрю на лица вокруг меня – лица людей ХХI века. У большинства они спокойные и просветленные. Другие еще пытливо вслушиваются, ждут – радости? Озарения? Понимания? Есть и такие, на которых только усталость. Но больше радостных, умиротворенных.  Год назад  древняя  кроткая старушка из села, с которой мы  встречали здесь  не одну  Пасху, имени которой я так и не узнала. – вытерла слезы и присела: «Слава Богу, дождалась! Думала:  не доживу». Сегодня ее уже не было… И таких много – пожилых и совсем старых, которые уже с осени,  чувствуя  упадок сил, мечтали: «Только бы Пасхи дождаться!». Именно Пасхи! В чем же великая сила этого главного праздника восточного христианства? В обновлении Человека и всей Твари?

А служба идет — песнь за песней звучит Канон Пасхе. Торжественный и ликующий, радостный. Люди нашего поколения вновь встречаются с эими мелодиями и словами как с долгожданными, родными? (не погрешу ли?). Усталые певцы словно обрели второе дыхание и почти без передышки ведут нас от Песни к Песне. «НЕБЕСА УБО ДОСТОЙНО ДА ВЕС, ЗЕМЛЯ ЖЕ ДА РАДУЕТСЯ, ДА ПРАЗДНУЕТ ЖЕ МИР, ВИДИМЫИ И НЕВИДИМЫИ…» … «ЯКО ВОИСТИННУ СВЯЩЕННА И ВСЕПРАЗДНЕСТВЕННАЯ СИЯ СПАСИТЕЛЬНАЯ НОЩЬ, СВЕТОЗАРЕННАЯ, СВЕТОНОСНОГО ДНЯ (…) ПРОПОВЕДНИЦЕ»…

Тают свещи в руках молящихся, сгорают и перед иконами. Выхожу попить воды —  в келье на диванах спят детишки.  Народ потихоньку убывает. Первыми уходят те, кто пришел к полуночи – «посмотреть». Может, через год они вернутся и побудут дольше, поставят свещи к икон…Встретить рассвет Светозарного дня остаются самые верные и стойкие…

Нам тоже не удается достоять до конца. Как-то сразу наваливается усталость – и перестаешь воспринимать слова молитв. Семь-восемь часов, почти все время на ногах… Возвращаемся все вместе. Ноги еле идут, а душа все еще там, где поют.

Если кто-то был дома, то на столе уже готово разговление. Нетронутое.  Нас ждут.. Много лет назад и мы, тогда молодые, работающие, не имевшие права зайти в храм своих предков, так же ждали возвращения  со службы матери и отца. Они п р и н о с и л и нам праздник. Наполненные его светом и радостью до краев, они  причащали и нас этим. Без этого бы у нас  вместо праздника была бы только усталость от бытовых хлопот. (Впрочем, и в другие праздники так: если никто не пошел в храм и не принес оттуда-что? ощущения праздника не приходило). Вот теперь и мы обнимаемся и христосуемся. Можно осторожно разговеться. Начинаем с яйца и кулича…

Давным-давно пасхальным утром нас, детей, осторожно будил отец: он подходил к кровати с красным яичком и как-то по-особому христосовал нас. Будучи обычным подростком, я однажды вслух удивилась этому: мол, ночью же все христосовались… Наверное, я тогда как-то обидела самого близкого мне человека. Теперь думаю, что отец повторял, совершал старинный ритуал, памятный и дорогой ему самому с детства…

Утром неутомимая хозяйка встречает нас свежим кофейком со сливочками… Достаем и раскрываем творожную пасху. Хорошо ли застыла? Украшаем шоколадным горошком. Не забыть бы «похристосовать» иконы – поместить на полочки перед ними красное яичко. Когда позднее поднимаются все, садимся за праздничный стол… Обязательно «бьемся» яйцами-крашенками.   Планируем день: кому надо рано уезжать? Когда поедем на могилки к своим: до Великой вечерни или после?

Знаем, что  во многих местах не принято ходить на кладбища на Пасху – до Радуницы (это десятый день после Светлого Воскресения). В нашей общине – по крайней мере  весь ХХ век — было принято  навещать своих усопших  в первый день праздника. Наша мама рассказывала, что однажды в молодости она прямо после праздничной заутрени, на рассвете   бежала на кладбище, чтобы поздравить   скончавшуюся той зимой свою матушку, похристосовать ее красным яичком. И там она была не одна!

В последние годы, когда наши взрослые дети должны к вечеру возвращаться  к себе домой (завтра — рабочий день), мы стали посещать кладбище часов в 11-12. Всей семьей, по-праздничному. Семейные кладбища отцовского рода и материнского, по счастью, рядом. Это почти двадцать могил, здесь  наших родных   хоронят  с середины XIX века… Еще до праздника все тут прибрано, поставлены весенние  цветы к памятникам – крестам.

У нас собою кулич и несколько  крашеных яиц.  Когда-то  наша матушка подходила к каждой могиле, мелко крошила на нее кулич и яйцо и приговаривала: «Христос Воскресе, дедушка Полиект!», «Христос Воскресе, братец!»… И  пока мы  следуем этой традиции. Кто-то обходит своих, кто-то идет к родне и знакомым, к  крестным… «Христос Воскресе!» Бывает, взятого кулича не хватает, тогда  к оставшимся не поздравленными придем завтра….

Вернувшись домой, еще делаем с десяток телефонных звонков  ближним и дальним друзьям и знакомым. Собираемся к Великой Вечерне. Обычно она начинается в два часа дня… С незапамятных времен  в нашей общине (наверное, и не только в нашей!) это была самая празднично-нарядная и радостная служба. Свет великого праздника озарял все-  первую робкую зелень, людей,  дождавшихся  Пасхи, отдохнуших, разговевшихся, благодушных людей,  к тому же одетых во все свое лучшее. У большинства местных староверов гардероб был совсем скромным, однако и в нем были вещи, которые одевались только (или почти только) на Пасху. «Пасхальные платы», «пасхальные сарафаны», «пасхальные рубашки… туфли…». Наши родители старались всю жизнь соблюдать такой порядок и нас к нему приучали.  Правда, осталось от этого уже немногое — большие (полутораметровые!) шелковые белые платы у женщин  и вышитые рубашки у мужчин. И все это не для похвальбы – а в честь Великого Праздника. (Кстати, стоять, кланяться и молиться в таком тяжелом п л а ту, когда кисти почти касаются земли — совсем не легко)

С детских лет помню это собрание, нет, вернее — явление  нарядных, радостно-оживленных и в то же время как-то спокойных, распахнутыхсвоих людей… Они обнимались, целовались, христосовались… Все всех знали, часто с самого детства…

Многое изменилось за эти последние десятилетия, но многое и осталось. Отремонтированный помолодевший храм – и те же древние намоленные иконы.

Пусть нет тех певиц и певцов, которые, глубоко понимая красоту божественного Слова,  бережно, словно хрупкую драгоценность, не торопясь, несли его  остальным молящимся. Для них значимой и ожидаемой была каждая встреча с песнопениями важнейших праздников, они внутренне с о б и р а л и с ь вновь прочувствовать их глубину и красоту. И  исполняли их с с особым трепетом, искренностью молитвы «зажигая» молящихся. Царствие им Небесное!

Однако же и сегодня, в отличие от многих сельских (да кое-где  и городских) наших моленных, у нас    в клире  более 10 человек, он пополняется и сравнительно молодыми, всерьез желающими освоить богослужебное искусство людьми.  Для них пока главное – запомнить текст и мелодию, не сбиться посреди пения, не остановиться… Понимание глубинной красоты древнерусского пения придет попозже и к ним…

Прихожане тоже иные. Все меньше потомков местных староверов, живущих здесь с XVII — XVIII веков. На местах, где стояли, молясь, несколько поколений старожилов, видим  представителей второй волны переселенцев староверов  в наш городок — из Латгальских сел во второй половине ХХ века. С собою они принесли традиции своих общин, разные степени строгости соблюдения «нашего Закона». Однако именно на них и держится теперь община…

Все также сияют большие белые платы клирошанок. С ними перекликаются розовые. золотистые, ярко-красные и беленькие платки прихожанок. Нарядные дети, взволнованные непривычной обстановкой… Радуемся, видя все больше мужчин в новых русских рубашках — красивых, вышитых или  просто обшитых нарядной тесьмой. (Они исподтишка тоже ревниво оглядывают друг друга!) Кажется, эта «мода» возвращается.

Начинается служба… Распевание псалмов, знакомых с детства… И вот, наконец, долгожданное — Стихеры Пасхе. Текст первых веков христианства перемежается со словами Ветхозаветного псалма. «ДА ВОСКРЕСНЕТ БОГ И РАЗЫДУТСЯ ВРАЗИ ЕГО!» — И тут же широким, свободным потоком разливается напев: «ПАСХА СВЯЩЕННАЯ НАМО ДЕНЕСЕ ПОКАЗАСЯ!». Задерживаю дыхание от радостной полноты чувств. Бог сподобил еще раз услышать  этот могучий, победный напев, пленивший меня с ранней юности. Наверное. так же вот стояли здесь  и другие, давно  прошедшие женщины, чья кровь течет во мне. Наверное, такие же слезы радостного торжества навертывались им на глаза. «СЭЙ ДЕНЬ , ИЖЕ СОТВОРИ ГОСПОДЬ, ВОЗРАДУЕМСЯ И ВОЗВЕСЕЛИМСЯ»… Хочется задержать каждое мгновение.  Хор поет, чеканя слова (можно сказать: гремит): «И ДРУГ ДРУГА ПРИИМЕМО И РЦЕМ: БРАТИЕ! И НЕНАВИДЯЩЕИМО НАС ПРОСТИМСЯ  ВОСКРЕСЕНИЕМ!»…

… Великая вечерня    более шестидесяти лет назад.  После службы я вижу, как  отец в своей белой, вышитой красно-синим орнаментом, рубашке, подходит к Игнатию, своему сверстнику и дальнему родственнику. Тот такой же невысокий, в расшитой рубашке. Знаю, что несколько лет назад между ними что-то серьезное произошло. И вот вижу: они крепко обнимаются и потом неловко вытирают блеснувшие слезы…  « И ненавидящих нас простим…»

Красиво и трогательно  шествие к Кресту. Сначала причетники, потом мужчины-прихожане, а затем и женщины чинно, парами подходят к вынесенному аналою с распятием. Синхронно кланяются иконам, потом наставнику. Потом  прощаются друг с другом и по очереди целуют Крест. Еще поклон наставнику – и низкие поклоны всем собравшимся…

Красочное зрелище Крестного хода привлекает десятки прохожих. Дети впереди с горящими свещами. Иконы, Евангелие в малиновом бархате с блестящими позолоченными  рельефными накладками, хор в  старинной одежде, в невиданных платах, поющий древние распевы… Десятки торжественно идущих нарядных людей — для посторонних это просто экзотика…

Дома прощаемся с отъезжающими. Для них, фактически, Пасха окончилась. Завтра-работа, суета большого города… Хозяйка  нагружает их домашними яствами — в первую очереди куличами и частями творожной пасхи. Не отказываются… Грустно глядим вслед уехавшим: придется ли еще одну Пасху встретить вместе?

У нас же, остающихся,  впереди – еще целая неделя праздника!

Как и на Рождество, так и в Христово Воскресение  у нас не принято  было в первый день ходить в гости. Правда, в советское время, когда и мы были работающими, родители, возвращаясь из храма после Вечерни, приводили с собой кого-либо из родни или близких знакомых…

В Светлый понедельник утром идем в моленную и снова слышим Канон Пасхе. Правда, в последние годы часть причта уезжает в ближнюю сельскую общину, где несколько лет нет наставника, и проводит службу в местном молитвенном доме… В эти дни к нам заходят в гости дальние родственники и просто близкие люди. Иногда приносят «на пробу»  частицу своего кулича или «творожницы»…

Десять и более лет назад  всю Светлую седмицу в нашем храме  службы шли каждый день: часы и молебны утром, вечерня — вечером. Тогда уже все запреты пали. и можно было после работы успеть зайти на вечерню и снова вслушаться в Стихеры Пасхе и в «Свете тихии»… Там всегда можно было встретить с десяток пожилых людей — женщин и мужчин. Они снова и снова приходили на службы, продлевая себе Пасху, не в силах напоить  «благочестия святой водой» свою душу, жажадущую… По мере того, как отселялись  в миры иные старые, закаленные, причетники, по средам и четвергам уже не было службы. Зато в пятницу на вечерню собиралось много людей: ведь последний раз пели «Да воскреснет Бог…». В субботу — последние пасхальные часы с полным Каноном. Стоишь. Вслушиваешься…  Вот восьмая Песнь, вот и девятая, последняя: « …С НАМИ БО НЕЛОЖНО ОБЕЩАЛСЯ ЕСИ БЫТИ ДО СКОНЧАНИЯ ВЕКА, ХРИСТЕ, ЕГО ЖЕ ВЕРНИИ ДЕРЖАВУ И НАДЕЖДУ ИМУЩЕ, РАДУИМОСЯ.» И совсем печально – расставанием, мольбой —  звучит последний стих: «О ПАСХА, О СВЯЩЕННАЯ ХРИСТЕ. О МУДРОСТЬ , СЛОВО БОЖИЕ И СИЛА! ПОДАВАЙ НАМ ИСТЕЕ ТЕБЭ ПРИЧАЩАТИСЯ В НЕВЕЧЕРНИЕ ЦАРСТВИЯ ТВОЕГО».

Вот и все — праздник отлетает от нас. Пасха Христова отсияла… В те годы прослуживший у нас 20 лет наставник, умудренный жизнью, после последних Часов отпускал нас словами: «Дай нам Бог через год всем еще раз встретить Пасху Господню!». И  грустно оглядывал всех, словно пересчитывая…

Теперь мы иногда на Светлой неделе «катаемся» — посещаем службы в соседних городах. Теплеет на сердце, когда видишь братьев и сестер по вере, так же чтущих великий праздник.

В   Фомину субботу мы дома уберем все самое праздничное — старинные вышивки, тарелки с овсом из-под яиц… Оставшиеся крашенки зароем под старой яблоней.

Пойдут недели Пятидесятницы – послепасхальные. До 40-го дня в храме  перед началом и в конце службы будут трижды петь «Христос воскресе из мертвых…»  И это будет как эхо

Великого праздника, все более и более отдаленное.  Как звон розовой колокольни у Ивана Шмелева.

Через 40 дней, в канун Вознесения Господня, в день Отдания Пасхи в храме вновь прозвучит Пасхальный канон. На этот раз, чтобы смолкнуть на год.

ДОРОГИЕ ЧИТАТЕЛИ!  ПУСТЬ ГОСПОДЬ И ВАС СПОДОБИТ ЕЩЕ НЕ РАЗ ПЕРЕЖИТЬ ТОРЖЕСТВО СВЯТОЙ ПАСХИ!

Простите меня, грешную!

 

В семье Сипайловых. Пасха Великая.

19.04.11 12:35 | Автор: Administrator |

 

В семье Сипайловых

«ПАСХА СВЯЩЕННАЯ НАМ ДЕНЕСЕ ПОКАЗАСЯ»…

…Вечер Великой субботы. Завершив домашние дела, идем в наш старый храм… Теплый апрельский дождик прибивает пыль и обмывает  первые зеленые ростки травы. Сквозь  еще голые  ветки деревьев показался золоченый купол над колокольней. Там уже распахнуты окна. И вот первый, как бы пробный звук, знакомого колокола… На этот звон подходим ближе и с радостью замечаем еще нескольких «наших», направляющихся к началу службы, приветствуем их поклоном. Вот и на ближней стоянке у магазина  из двух машин выходят староверки в больших платах,  мужчины осторожно передают им укрытые салфетками корзиночки…

Храм стал другим,  не таким, как мы как видели его все семь недель Поста. Он, еще полупустой, радует  светлым, праздничным убранством. Еще в Великую пятницу утром все здесь  было аскетически скромно и даже печально. Сейчас аналои окутали белым атласом, такие же ленты с кистями перекинуты через киоты больших икон  и над крестами. Перед аналоями несколько букетов живых цветов. Свежие занавески на окнах, вычищенные ковры  и дорожки…  Уже кое-где горят свещи. Их поставили пришедшие первыми – по большей части это приезжие из села и даже ближних городков, где нет своих моленных.  Многие давно знакомы (а то и роднятся), видятся теперь редко и потому радуются встрече. Они обнимаются и вполголоса заводят разговоры о том, кто умер, кто женился. И новая  тема: в какие «заграницы»  уехали дети и внуки.

К началу службы спешат местные — основной контингент прихожан. Это давно свободные  от домашних забот старушки, это и самые справные хозяйки и частью – степенные бородатые мужчины.  В узелочках – по-старинному — или в декоративных корзиночках. в красивом оформлении, приносят куличи (которые у нас еще  зовут «пасками») и разноцветные яйца. Для всего этого в храме подготовлены   особые столы под нарядными скатертями. Если раньше — лет 10 назад — на них скромно, даже стыдливо, помещали три-пять яиц и маленький куличик, то теперь для освящения иной раз приносят и по десятку яиц и   даже  большие куличи (25-30 см в диаметре) — сдобные ароматные шедевры,  затейливо украшенные. Они занимают много места, и  припоздавшиеся  уже не находят, куда поставить свое приношение…

Появляются причетники и наставник. Мы еще раз прощаемся друг с другом и с знакомыми. Удар старинного колокола на клиросе – и начинается служба.

…Торжественно и печально  звучат стихи и песнопения Канона Великой  субботы… Между частями канона нараспев читают «стотьи» — поучения, много веков назад написанные Иоанном Златоустом, Григорием Антиохийским и другими отцами церкви. Мало уже осталось чтецов, способных своей «погласицей»  сразу подчинить себе сотню и более собравшихся, нередко усталых людей и вслушаться в веками выверенные печальные и торжественные слова: «ЧТО СЭ БЕЗМОЛВИЕ НА ЗЕМЛИ? И  ЧТО СЭ  МОЛЧАНИЕ МНОГО-О? ЯКО ЦА-АРЬ СПИ-ИТ…ЗЭМЛЯ УБОЯСЯ И УМОЛЧЭ-Э. БОГ ПЛОТИЮ УМРЭ-Э, И АД ВОСТРЕПЕТА-АВ» И далее, притихшие после возможности присесть, люди  внемлют нараспев читаемой повести, как тайный ученик Христа, богатый человек Иосиф из Аримофея  просит у римского наместника Пилата разрешения снять с Креста тело распятого Христа и дать ему  для погребения: «…О-О ПИЛАТЭ! МАЛО ПРОСЯ, ПРИИДОХ К ТЭБЕ: ДАЖДЬ МНЕ ТЕЛО МЭРТВОЕ  НА ПОГРЕБЭНИЕ ОТ ТЭБЕ ОСУЖДЕННАГО ИСУСА НАЗАРЯНИНА, НА ДРЕВЕ ВИСЯЩА И ВСЕ-ЕМИ НЕБРЕГОМА-А… ДАЖДЬ  МИ ТЕЛО ВОЛЕЮ СТРАННОГО, ДАЖЕ НЕ ИМАТЬ ГДЕ ГЛАВЫ  ПОДКЛОНИТИ, ИЖЕ НЕ ИМЕ  ГРАДА, НИ ВЕСИ. НИ РОДА, НИ ДРУГОВ, НИ ПОСОБНИИК, НО ТОКМО ЕДИ-ИНУ МА-АТЕРЬ… о МЭЭРТВЕМ МОЛЮ ТЯ, ИЖЕ ОТ УЧЕНИКА ПРОДАН, … И ОТ СВОЕЯ МАТЕРЭ ОТЛУЧЭ-ЭН»…

Молящиеся все прибывают… Сравнительно с прошлыми годами растет число молодых семей — 25-30 летних и  с детьми. Их долго и тревожно высматривают ранее пришедшие мамы и бабушки. Завидев, наконец, своих  дорогих, с облегчением вздыхают и уже окончательно предаются молитве.

Невеликое пространство храма залито огнями сотен свещей, которые уже некуда ставить. Свет отражается  и от белого атласа и золотных кистей пасхального «облачения» аналоев,  высвечивает  яркие узоры на столетних четырехметровых рушниках, по традиции вывешенных у переднего ряда икон. И среди молящихся тоже кое-где «вспыхивает» белый платок, хотя все причетницы и большинство прихожанок – все еще в темных, «постных» платах и платках… Часам к 11 ночи становится уже совсем тесно. Наблюдаю и сравниваю с тем, что было лет 20 назад.

Тогда еще можно было ожидать  каких-либо неприятных выходок от молодежных групп или попросту пьяниц, даже приходилось заказывать  охрану к воротам.  Группки подростков по три-пять человек заходили к самому торжеству и не смущаясь, бравурно, проталкивались вперед, к солее. Их пропускали – мол, пусть и они увидят кульминацию праздника, может, что и останется в душе…  Хотя именно этим, бывало,  и нарушалось настроение постоянных молящихся. Не умея ни креститься, ни  кланяться, они неловко толклись между хором причта и передними рядами молящихся…Трудно было сдержаться и сохранить в себе молитвенное сосредоточение. Но и от нас, постоянных прихожан,  от нашего терпения и понимания зависело поведение этих «пришельцев».  Чаще всего и их захватывала  общая атмосфера, они притихали и вскоре неловко извиняясь, проталкивались назад и уходили.  Спустя несколько лет некоторых из них можно было встретить в храме и на другие большие праздники… Нынешние подростки уже привыкли к открытому существованию религии ( в их семьях или хотя бы рядом с ними). Мы все чаще видим старшеклассников (или уже студентов?)  во время службы на положеных местах. Они еще робко  ставят свещи, не всегда вовремя кланяются, но уже не уходят через полчаса–час. (Конечно, хотелось бы видеть их в гораздо большем количестве!)  Пришедшие же впервые, теперь скромно толпятся в проходе или у дверей… Вот и сегодня   тоже так. Возможно, что среди  них есть и просто любопытные, которые, пользуясь тем, что Пасха нынче – общая, обходят  в эту ночь храмы всех четырех основных конфессий Латвии…

Тем временем  завершается канон Великой субботы.  «НЕ РЫДАЙ  МЕНЕ, МАТИ, ВОЗИРАЮЩЕ ВО ГРОБЕ, – поет на середине хор, — ВООСТАНУ БО И СЛАВЕНО БУДУ И ВОЗНЕСУ СО СЛАВОЮ (…) ВЕРОЮ И ЛЮБОВИЮ ТЯ ВЕЛИЧАЮЩАЯ.»

И  тут земным поклоном мы словно прощаемся с Великим Постом.

Небольшой перерыв… Все в ожидании.  Певицы-клирошанки уходят и возвращаются в белоснежных нарядных платах. Их примеру следует и часть прихожанок… Перед икономи обновляют свещи, возжигают их и в паникадиле (люстре по — современному).

Полночь. Первые праздничные удары колокола на колокольне…Все словно замираем. Наставник в центре храма, на середине солеи запевает : «ВОСКРЕСЕНИЕ ТВОЕ, ХРИСТЕ СПАСЕ ,-  и голос его вздрагивает от волнения—АНГЕЛИ ПОЮТЕ НА НЕБЕСЕХО. И НАС НА ЗЕМЛИ СПОДОБИ ЧИСТЫМИ СЕРДЕЦЫ ТЕБЕ СЛАВИТИ»… Он дважды пропевает эту стихеру один. На третий раз заждавшийся хор радостно подхватывет с середины: «И НАС НА ЗЕМЛИ СПОДОБИ ЧИСТЫМИ СЕРДЕЦЫ ТЕБЕ СЛАВИТИ »…

— И нас сподоби, Господи, чистыми сердцами славить Тебя.- Эти слова отзываются в душе каждого, кто ждал этот праздник,  готовился к нему и пришел сегодня сюда, надеясь чем-то обновиться? Прикоснуться к древнему и вечному чуду? К общей чистой радости?…

…Мне было лет 13, когда я впервые не услышала, а  п о н я  л а, прочувствовала эти слова «чистыми сердецами». В послевоенное время мать почти тайком водила нас в храм. При тогдашнем наставнике ровно в полночь совершался Крестный ход вокруг храма. Несли Крест, иконы. И люди, забегая вперед,  земно кланялись  перед ними. Снова и снова.  Прорывающиеся чувства  и слезы, слова мольбы, произносимые вполголоса вокруг меня… Люди — взрослые и совсем старенькие, которым  уже трудно подняться с земли…А несущие иконы терпеливо выжидают. Вот они сделали шага два и опять остановились перед припавшими к земле… И я среди них… Полутьма, так хорошо пахнет проснувшейся землей…Вот он — Великий праздник. И первые в моей жизни слезы умиления… Чистыми сердецы Тебе славити…

…Уже  несколько десятков раз Бог сподобил нас встречать  этот «Праздник Праздников и Торжество из торжеств». В разные годы бывало по-разному, свои или чужие заботы и неустройства могли омрачить, приглушить свет и ликование Пасхи. Но та, давняя, Ночь все еще очищает душу. Все еще светит и пахнет оживающей землей.

…Вот и запели долгожданное «ХРИСТОС ВОСКРЕСЭ ИЗ МЭРТВЫХ, СМЕРТИЮ НА СМЕРТЬ НАСТУПИ И ГРОБНЫМ ЖИВОТ ДАРОВА!»… Украдкой смотрю на лица вокруг меня – лица людей ХХI века. У большинства они спокойные и просветленные. Другие еще пытливо вслушиваются, ждут – радости? Озарения? Понимания? Есть и такие, на которых только усталость. Но больше радостных, умиротворенных.  Год назад  древняя  кроткая старушка из села, с которой мы  встречали здесь  не одну  Пасху, имени которой я так и не узнала. – вытерла слезы и присела: «Слава Богу, дождалась! Думала:  не доживу». Сегодня ее уже не было… И таких много – пожилых и совсем старых, которые уже с осени,  чувствуя  упадок сил, мечтали: «Только бы Пасхи дождаться!». Именно Пасхи! В чем же великая сила этого главного праздника восточного христианства? В обновлении Человека и всей Твари?

А служба идет — песнь за песней звучит Канон Пасхе. Торжественный и ликующий, радостный. Люди нашего поколения вновь встречаются с эими мелодиями и словами как с долгожданными, родными? (не погрешу ли?). Усталые певцы словно обрели второе дыхание и почти без передышки ведут нас от Песни к Песне. «НЕБЕСА УБО ДОСТОЙНО ДА ВЕС, ЗЕМЛЯ ЖЕ ДА РАДУЕТСЯ, ДА ПРАЗДНУЕТ ЖЕ МИР, ВИДИМЫИ И НЕВИДИМЫИ…» … «ЯКО ВОИСТИННУ СВЯЩЕННА И ВСЕПРАЗДНЕСТВЕННАЯ СИЯ СПАСИТЕЛЬНАЯ НОЩЬ, СВЕТОЗАРЕННАЯ, СВЕТОНОСНОГО ДНЯ (…) ПРОПОВЕДНИЦЕ»…

Тают свещи в руках молящихся, сгорают и перед иконами. Выхожу попить воды —  в келье на диванах спят детишки.  Народ потихоньку убывает. Первыми уходят те, кто пришел к полуночи – «посмотреть». Может, через год они вернутся и побудут дольше, поставят свещи к икон…Встретить рассвет Светозарного дня остаются самые верные и стойкие…

Нам тоже не удается достоять до конца. Как-то сразу наваливается усталость – и перестаешь воспринимать слова молитв. Семь-восемь часов, почти все время на ногах… Возвращаемся все вместе. Ноги еле идут, а душа все еще там, где поют.

Если кто-то был дома, то на столе уже готово разговление. Нетронутое.  Нас ждут.. Много лет назад и мы, тогда молодые, работающие, не имевшие права зайти в храм своих предков, так же ждали возвращения  со службы матери и отца. Они п р и н о с и л и нам праздник. Наполненные его светом и радостью до краев, они  причащали и нас этим. Без этого бы у нас  вместо праздника была бы только усталость от бытовых хлопот. (Впрочем, и в другие праздники так: если никто не пошел в храм и не принес оттуда-что? ощущения праздника не приходило). Вот теперь и мы обнимаемся и христосуемся. Можно осторожно разговеться. Начинаем с яйца и кулича…

Давным-давно пасхальным утром нас, детей, осторожно будил отец: он подходил к кровати с красным яичком и как-то по-особому христосовал нас. Будучи обычным подростком, я однажды вслух удивилась этому: мол, ночью же все христосовались… Наверное, я тогда как-то обидела самого близкого мне человека. Теперь думаю, что отец повторял, совершал старинный ритуал, памятный и дорогой ему самому с детства…

Утром неутомимая хозяйка встречает нас свежим кофейком со сливочками… Достаем и раскрываем творожную пасху. Хорошо ли застыла? Украшаем шоколадным горошком. Не забыть бы «похристосовать» иконы – поместить на полочки перед ними красное яичко. Когда позднее поднимаются все, садимся за праздничный стол… Обязательно «бьемся» яйцами-крашенками.   Планируем день: кому надо рано уезжать? Когда поедем на могилки к своим: до Великой вечерни или после?

Знаем, что  во многих местах не принято ходить на кладбища на Пасху – до Радуницы (это десятый день после Светлого Воскресения). В нашей общине – по крайней мере  весь ХХ век — было принято  навещать своих усопших  в первый день праздника. Наша мама рассказывала, что однажды в молодости она прямо после праздничной заутрени, на рассвете   бежала на кладбище, чтобы поздравить   скончавшуюся той зимой свою матушку, похристосовать ее красным яичком. И там она была не одна!

В последние годы, когда наши взрослые дети должны к вечеру возвращаться  к себе домой (завтра — рабочий день), мы стали посещать кладбище часов в 11-12. Всей семьей, по-праздничному. Семейные кладбища отцовского рода и материнского, по счастью, рядом. Это почти двадцать могил, здесь  наших родных   хоронят  с середины XIX века… Еще до праздника все тут прибрано, поставлены весенние  цветы к памятникам – крестам.

У нас собою кулич и несколько  крашеных яиц.  Когда-то  наша матушка подходила к каждой могиле, мелко крошила на нее кулич и яйцо и приговаривала: «Христос Воскресе, дедушка Полиект!», «Христос Воскресе, братец!»… И  пока мы  следуем этой традиции. Кто-то обходит своих, кто-то идет к родне и знакомым, к  крестным… «Христос Воскресе!» Бывает, взятого кулича не хватает, тогда  к оставшимся не поздравленными придем завтра….

Вернувшись домой, еще делаем с десяток телефонных звонков  ближним и дальним друзьям и знакомым. Собираемся к Великой Вечерне. Обычно она начинается в два часа дня… С незапамятных времен  в нашей общине (наверное, и не только в нашей!) это была самая празднично-нарядная и радостная служба. Свет великого праздника озарял все-  первую робкую зелень, людей,  дождавшихся  Пасхи, отдохнуших, разговевшихся, благодушных людей,  к тому же одетых во все свое лучшее. У большинства местных староверов гардероб был совсем скромным, однако и в нем были вещи, которые одевались только (или почти только) на Пасху. «Пасхальные платы», «пасхальные сарафаны», «пасхальные рубашки… туфли…». Наши родители старались всю жизнь соблюдать такой порядок и нас к нему приучали.  Правда, осталось от этого уже немногое — большие (полутораметровые!) шелковые белые платы у женщин  и вышитые рубашки у мужчин. И все это не для похвальбы – а в честь Великого Праздника. (Кстати, стоять, кланяться и молиться в таком тяжелом п л а ту, когда кисти почти касаются земли — совсем не легко)

С детских лет помню это собрание, нет, вернее — явление  нарядных, радостно-оживленных и в то же время как-то спокойных, распахнутыхсвоих людей… Они обнимались, целовались, христосовались… Все всех знали, часто с самого детства…

Многое изменилось за эти последние десятилетия, но многое и осталось. Отремонтированный помолодевший храм – и те же древние намоленные иконы.

Пусть нет тех певиц и певцов, которые, глубоко понимая красоту божественного Слова,  бережно, словно хрупкую драгоценность, не торопясь, несли его  остальным молящимся. Для них значимой и ожидаемой была каждая встреча с песнопениями важнейших праздников, они внутренне с о б и р а л и с ь вновь прочувствовать их глубину и красоту. И  исполняли их с с особым трепетом, искренностью молитвы «зажигая» молящихся. Царствие им Небесное!

Однако же и сегодня, в отличие от многих сельских (да кое-где  и городских) наших моленных, у нас    в клире  более 10 человек, он пополняется и сравнительно молодыми, всерьез желающими освоить богослужебное искусство людьми.  Для них пока главное – запомнить текст и мелодию, не сбиться посреди пения, не остановиться… Понимание глубинной красоты древнерусского пения придет попозже и к ним…

Прихожане тоже иные. Все меньше потомков местных староверов, живущих здесь с XVII — XVIII веков. На местах, где стояли, молясь, несколько поколений старожилов, видим  представителей второй волны переселенцев староверов  в наш городок — из Латгальских сел во второй половине ХХ века. С собою они принесли традиции своих общин, разные степени строгости соблюдения «нашего Закона». Однако именно на них и держится теперь община…

Все также сияют большие белые платы клирошанок. С ними перекликаются розовые. золотистые, ярко-красные и беленькие платки прихожанок. Нарядные дети, взволнованные непривычной обстановкой… Радуемся, видя все больше мужчин в новых русских рубашках — красивых, вышитых или  просто обшитых нарядной тесьмой. (Они исподтишка тоже ревниво оглядывают друг друга!) Кажется, эта «мода» возвращается.

Начинается служба… Распевание псалмов, знакомых с детства… И вот, наконец, долгожданное — Стихеры Пасхе. Текст первых веков христианства перемежается со словами Ветхозаветного псалма. «ДА ВОСКРЕСНЕТ БОГ И РАЗЫДУТСЯ ВРАЗИ ЕГО!» — И тут же широким, свободным потоком разливается напев: «ПАСХА СВЯЩЕННАЯ НАМО ДЕНЕСЕ ПОКАЗАСЯ!». Задерживаю дыхание от радостной полноты чувств. Бог сподобил еще раз услышать  этот могучий, победный напев, пленивший меня с ранней юности. Наверное. так же вот стояли здесь  и другие, давно  прошедшие женщины, чья кровь течет во мне. Наверное, такие же слезы радостного торжества навертывались им на глаза. «СЭЙ ДЕНЬ , ИЖЕ СОТВОРИ ГОСПОДЬ, ВОЗРАДУЕМСЯ И ВОЗВЕСЕЛИМСЯ»… Хочется задержать каждое мгновение.  Хор поет, чеканя слова (можно сказать: гремит): «И ДРУГ ДРУГА ПРИИМЕМО И РЦЕМ: БРАТИЕ! И НЕНАВИДЯЩЕИМО НАС ПРОСТИМСЯ  ВОСКРЕСЕНИЕМ!»…

… Великая вечерня    более шестидесяти лет назад.  После службы я вижу, как  отец в своей белой, вышитой красно-синим орнаментом, рубашке, подходит к Игнатию, своему сверстнику и дальнему родственнику. Тот такой же невысокий, в расшитой рубашке. Знаю, что несколько лет назад между ними что-то серьезное произошло. И вот вижу: они крепко обнимаются и потом неловко вытирают блеснувшие слезы…  « И ненавидящих нас простим…»

Красиво и трогательно  шествие к Кресту. Сначала причетники, потом мужчины-прихожане, а затем и женщины чинно, парами подходят к вынесенному аналою с распятием. Синхронно кланяются иконам, потом наставнику. Потом  прощаются друг с другом и по очереди целуют Крест. Еще поклон наставнику – и низкие поклоны всем собравшимся…

Красочное зрелище Крестного хода привлекает десятки прохожих. Дети впереди с горящими свещами. Иконы, Евангелие в малиновом бархате с блестящими позолоченными  рельефными накладками, хор в  старинной одежде, в невиданных платах, поющий древние распевы… Десятки торжественно идущих нарядных людей — для посторонних это просто экзотика…

Дома прощаемся с отъезжающими. Для них, фактически, Пасха окончилась. Завтра-работа, суета большого города… Хозяйка  нагружает их домашними яствами — в первую очереди куличами и частями творожной пасхи. Не отказываются… Грустно глядим вслед уехавшим: придется ли еще одну Пасху встретить вместе?

У нас же, остающихся,  впереди – еще целая неделя праздника!

Как и на Рождество, так и в Христово Воскресение  у нас не принято  было в первый день ходить в гости. Правда, в советское время, когда и мы были работающими, родители, возвращаясь из храма после Вечерни, приводили с собой кого-либо из родни или близких знакомых…

В Светлый понедельник утром идем в моленную и снова слышим Канон Пасхе. Правда, в последние годы часть причта уезжает в ближнюю сельскую общину, где несколько лет нет наставника, и проводит службу в местном молитвенном доме… В эти дни к нам заходят в гости дальние родственники и просто близкие люди. Иногда приносят «на пробу»  частицу своего кулича или «творожницы»…

Десять и более лет назад  всю Светлую седмицу в нашем храме  службы шли каждый день: часы и молебны утром, вечерня — вечером. Тогда уже все запреты пали. и можно было после работы успеть зайти на вечерню и снова вслушаться в Стихеры Пасхе и в «Свете тихии»… Там всегда можно было встретить с десяток пожилых людей — женщин и мужчин. Они снова и снова приходили на службы, продлевая себе Пасху, не в силах напоить  «благочестия святой водой» свою душу, жажадущую… По мере того, как отселялись  в миры иные старые, закаленные, причетники, по средам и четвергам уже не было службы. Зато в пятницу на вечерню собиралось много людей: ведь последний раз пели «Да воскреснет Бог…». В субботу — последние пасхальные часы с полным Каноном. Стоишь. Вслушиваешься…  Вот восьмая Песнь, вот и девятая, последняя: « …С НАМИ БО НЕЛОЖНО ОБЕЩАЛСЯ ЕСИ БЫТИ ДО СКОНЧАНИЯ ВЕКА, ХРИСТЕ, ЕГО ЖЕ ВЕРНИИ ДЕРЖАВУ И НАДЕЖДУ ИМУЩЕ, РАДУИМОСЯ.» И совсем печально – расставанием, мольбой —  звучит последний стих: «О ПАСХА, О СВЯЩЕННАЯ ХРИСТЕ. О МУДРОСТЬ , СЛОВО БОЖИЕ И СИЛА! ПОДАВАЙ НАМ ИСТЕЕ ТЕБЭ ПРИЧАЩАТИСЯ В НЕВЕЧЕРНИЕ ЦАРСТВИЯ ТВОЕГО».

Вот и все — праздник отлетает от нас. Пасха Христова отсияла… В те годы прослуживший у нас 20 лет наставник, умудренный жизнью, после последних Часов отпускал нас словами: «Дай нам Бог через год всем еще раз встретить Пасху Господню!». И  грустно оглядывал всех, словно пересчитывая…

Теперь мы иногда на Светлой неделе «катаемся» — посещаем службы в соседних городах. Теплеет на сердце, когда видишь братьев и сестер по вере, так же чтущих великий праздник.

В   Фомину субботу мы дома уберем все самое праздничное — старинные вышивки, тарелки с овсом из-под яиц… Оставшиеся крашенки зароем под старой яблоней.

Пойдут недели Пятидесятницы – послепасхальные. До 40-го дня в храме  перед началом и в конце службы будут трижды петь «Христос воскресе из мертвых…»  И это будет как эхо

Великого праздника, все более и более отдаленное.  Как звон розовой колокольни у Ивана Шмелева.

Через 40 дней, в канун Вознесения Господня, в день Отдания Пасхи в храме вновь прозвучит Пасхальный канон. На этот раз, чтобы смолкнуть на год.

ДОРОГИЕ ЧИТАТЕЛИ!  ПУСТЬ ГОСПОДЬ И ВАС СПОДОБИТ ЕЩЕ НЕ РАЗ ПЕРЕЖИТЬ ТОРЖЕСТВО СВЯТОЙ ПАСХИ!

Простите меня, грешную!