ПУТИ ПОИСКОВ ДУХОВНОЙ СВОБОДЫ.
( ПРОИСХОЖДЕНИЕ И ПУТИ ФОРМИРОВАНИЯ СТАРООБРЯДЧЕСКОГО АНКЛАВА ЕКАБПИЛСА В XVII-XX ВЕКАХ)
« Город Екабпилс (Якобштадт) основан бежавшими сюда русскими старообрядцами» — это положение так или иначе (с оговорками дополнениями) признано в научной среде Латвии.
Почему и в поисках чего пришли сюда эти русские люди?
Во второй половине ХУ11 века в России происходила трагедия Великого Раскола прежде единой Православной церкви. Она была спровоцирована т.н. реформами патриарха Никона и царя Алексея Михайловича и сопровождалась массовыми и более чем двухвековыми гонениями на тех, кто не признал нововведений и остался верен традициям «старой», древлеправославной веры. Если в Европе подобные процессы выливались в гражданские и межгосударственные войны Реформации, то в русских эемлях гонимые не подняли оружия против своих притеснителей. Чтобы сохранить духовную свободу и чистоту веры своих предков, они или уходили с семьями в дальние, глухие или чужестранные места – или принимали «смерть огненную» от царских войск, иногда даже добровольно. Верили, что принявшие смерть огненную за веру свою попадут в царство Божие.
.
Так с конца ХУ11 и весь ХУ111 век возникали поселения староверов в глухих таёжных дебрях Севера России, Урала, Сибири и Алтая, в вольных казачьих станицах вдоль рек Урал, Дон, Кубань, даже в низовьях Дуная и в Турецких землях. Иные дороги вели гонимых на Запад – в земли Польско-Литовского государства и вассального тогда ему герцогства Курляндского. Разоренные частыми и длительными войнами, то и дело повторяющимися эпидемиями, здешние земли нуждались в притоке работящего населения. Так что «русских религиозных диссидентов» тут вполне официально принимали, иногда давали им гражданские права, даже гарантировали свободу вероисповедания и возможность иметь свои храмы и школы. Есть сведения об указе польского короля Яна Собесского о разрешении «русским раскольникам» селиться в землях Речи Посполитой. Конкретный шаг — это Указ герцога Курляндского Екаба о присвоении городских прав и свобод жителям поселения Слободы – а с февраля 1670 г. – города Якобштадта. Пришлым русским людям было дано право строить свои храмы и школы, на несколько лет они получали льготу по налогам и т.д….
Когда же и откуда пришли т.н. «раскольники» на территорию Латвии и, в частности, Курляндского герцогства, и поселились на левом берегу Даугавы у начала ее порогов?
Что говорят об этом документы и исследователи?
На сегодняшний день наиболее тщательно, с привлечением многих давних работ исследователей и документов, этот вопрос был изучен недавно скончавшимися учёными Латвии – докторами наук Арнольдом Подмазовым и Антониной Завариной.
А.А. Подмазов (1936 — 2010), LU Filozofijas un socioloģijas institūta vādošais pētnieks, četru monogrāfiju un vairāku desmitu zinātnisku darbu autors reliģijas vēstures jautājumos. В своих работах по истории старообрядчества в Латвии он наибольшее внимание уделяет истории основных течений этой конфессии, социальному развитию и общественному положению староверов в разные исторические периоды – вплоть до начала ХХ1 века. (А. Podmazovs Vecticība Latvijā. LU Filozofījas un socioloģijas institūts,Rīga 2001)
Доктор исторических наук А.А Заварина (1928 – 2015) своей монографии «Русское население Восточной Латвии во второй половине Х1Х –начале ХХ века» (Рига, «Зинатне» 1986 г) дала подзаголовок «Историко-этнографический очерк». По заголовку ясно, что автор большее внимание обращала на этнографические моменты в иследовании старообрядчества Латгалии – особенности речи, орудий труда, жилища, костюма и т.д. При этом постоянно всплывал и затрагивался вопрос о местах исхода латгальских старожилов из России. А. Заварина в 70-е годы ХХ века много времени провела в экспедициях по сельской Латгалии, собрала огромное количество документального материала. Параллельно шло изучение документов в архивах Латвии, Белоруссии, Эстонии, Литвы, России..Все доступные тогда работы исследователей Х1Х –ХХ веков на разных языках гармонично вошли в ее книги и многочисленные научные статьи, над которыми она работала до последних лет жизни..
Общий вывод историков, этнографов, языковедов о местах исхода предков старообрядцев Латвии и северо-восточной Литвы таков: это в основном территории Псковской, Новгородской губерний и соседних с ними земель Тверской, Смоленской, даже Московской губерний. И еще – районы Русского Севера — территория Поморья, (между Онежским озером и Белым морем) — родина поморского течения старообрядчества, преобладающего в Латвии и Литве.. Исследователи выявили также сохранившиеся кое-где и отдельные следы культуры и говора южно-русских земель.
Жаль только, что самый западный ареал (и. возможнло, самый ранний) русских старожилов Латвии – Якобштадт (Екабпилс) как-то почти всегда выпадал из поля зрения вышеупомянутых и иных исследователей. Их внимание более привлекла Латгале, где жила (и весьма компактно) основная масса староверов. В годы Первой Республики переписи насчитывали в Латвии около 100 000 старообрядцев. В 30-е годы некоторые старообрядческие приходы на селе имели до 2000-3000 прихожан (Москвино, Ковалево, Ломы и др.) Около десятка старообрядческих общин Латгале документируют своё возникновение серединой ХУ11 века..
В то же время известно и о староверах «в Слободе напротив замка Корфов». Однако, вполне вероятно, что история поселения русских на левом берегу Даугавы перед порогами началась лет на 100 раньше, чем середина ХУ11 в.
Известный полический деятель и исследователь Латвии Маргерс Скуйниекс (1886-1941) в первом издании своего труда «Latvija. Zeme un iedzīvotāji» в 1927 г. писал о возникновении Екабпилса: «Arī Jēkabpils izcēlusies tās peļņas dēļ, kuru atmet Daugava. Jau 16. gadu simtenī pie Salaspils kroga izceļās miests, kuru galvenā kārtā apdzīvoja enkurnieki un krievu vecticībnieki-bēgļi. Pie Jēkabpils sākas Daugavas krāces un talab tur pietur strūgas un plosti, lai uzņemtu enkurniekus, šos Daugavas ločus, kuri plostus un strūgus novada pa bīstamām krācem līdz Jaunjelgavai…» (179 стр.) Далее речь идет о большом притоке беглецов в ХУ11 в. от преследований веры и о присвоении Слободе городского статуса в 1670 году…
Аналогичные утверждения и в работах А.Подмазова и А.Завариной. Освещая предысторию массового исхода русских в XVII веке, они бегло упоминают как доказанный факт появление русских на Даугаве, у начала порогов – на месте будущего Якобштадта — уже в ХУ1 веке.
Каких же «староверов» ХУ1 века имели в виду эти серьёзные исследователи? .Ведь церковные реформы Никона на Руси начались в 1650-х годах!
Речь идёт о нескольких церковных движениях на Руси в к.ХУ –ХУ1 вв., направленных против широкого распространения «симонии» в церковой иерархии, т.е. покупки церковных должностей с последующим введением платы за церковные таинства и требы. Участники этих движений были против того, чтобы церковь собирала богатства и земельные владения. . Зачинателями таких «ересей», судя по документам того времени, нередко являлись представители низшего духовенства и даже сами монахи. За ними шли небогатые слои прежде всего городского населения и всё больше притесняемого крестьянства. Судя по большому количеству документов того времени-«увещеваний», «посланий» от имени Московского руководства Православной церкви, движение это было весьма массовым. Епископы и митрополит в своих обращениях к ним вначале признавали их бескорыстие и «добродетельный образ жизни», увещевали их вернуться к общему »стаду духовному». Видимо, увещевания не помогали, и поначалу следовали расстрижения (лишение духовных званий) и отлучения от Церкви, . Так и появились т.н. «стригольники» в Псковских и Новгородских землях. (Несколько позже это вылилось в противостояние «нестяжателей» против главной линии русской церкви.) – (см. Подмазов стр.54-55) В конце концов власти перешли ко всё более жестким репрессиям, признав стригольников «еретиками», с очевидными последствиями… И те побежали из родных краев. ..
Академик Б.А. Рыбаков назвал стригольников «Русскими гуманистами Х1У – ХУ веков». М. Каретникова, профессор СПбУ, пишет, что возглавляемые низшим православным духовенством, стригольники звали к простоте первохристианства, а их пастыри отличались высокой нравственностью, красноречием и бескорыстием. На новых землях старались жить общиной, строили скромые часовни. ..
И вполне логично предположение, что эти непримиримые и наивные «гуманисты» и были первой горсточкой беглецов на берегу Даугавы, напротив замка Корфов. И вполне логично, что именно к ним, своим землякам, и направились в середине ХУ11 века уже более многочисленные и организованные сторонники древлеправославия из Псковских и Новгородских земель.
Исследователи Раскола неоднократно подчеркивали, что среди уходящих на неведомую чужбину должны были преобладать люди сильные и телом и духом, решительные, неприхотливые, бережливые. Слабый человек не мог решиться враз бросить нажитое добро, привычные места и с семьей отправиться в неведомое…На берегу Даугавы, у начала порогов, их ждало много трудностей – необжитые места, малоплодородная земля, незнакомое окружение, поиски способов пропитания…Но сила духа, взаимная поддержка и вера в то, что Бог на оставит их и здесь, принесли плоды. На этих берегаах их не преследовали, им дали сравнительно большие права и немалые угодья, а главное — предоставили свободу вероисповедания. К тому же местное население было веротерпимым. Всё остальное зависело от них самих, кроме разве что разрущительных наводнений, страшных эпидемий и войн, от которых страдали все – и латыши, и поляки и немцы, жившие в этих местах.
Теперь, в первой четверти ХХ1 века, уже невозможно даже примерно установить родные места обитания первых насельников будущего Якобштадта. Прошло почти четыре столетия, сменилось около десяти поколений. За это время наблюдались волны «приливов и отливов» населения, связанные с религиозными гонениями и разногласиями (например, исход «филиппонов» из Якобштадта в 1818 г), а также с войнами и эпидемиями, с различными политическими, экономическими и социальными факторами.
Если в конце XVII — XVIII веков исторические документы нередко фиксировали одновременное переселение в «польские земли» целых деревень – обозами из десятков подвод, — то в первой половине Х1Х в., с ужесточеним контроля со сторогы уже российских властей, староверы чаще всего появляются здесь в одиночку, чтобы потом привести семью. Поэтому город Якобштадт был особо привлекателен. Свободным горожанам – торговцам и мастеровым — сделать это было гораздо легче, чем крестьянам. В документах государственных и церковных чиновников не раз отмечалась солидарность «раскольников» не только со своими единоверцами, но и вообще с «беглыми» — помощь им считалась у староверов добродетелью. Эти же явления наблюдались и в вольном Якобштадте. С помощью местных единоверцев прибывшие так или иначе получали документ, по которому они «были приписаны в мещане г. Якобштадта», это им давало свободу действий и передвижения по всей России. Уцелевшие в архивах документы обнаруживают «якобштадских мещан» не только в разных сельских и городских местах по всей территории нынешних Латвии, Литвы и Эстонии, но и даже под Петербургом.
Так что процессы формирования старообрядческого анклава в Екабпилсе и его округе были весьма сложными. Есть даже не мнение, а просто тоненькая ниточка полузабытых воспоминаний некоторых семейств о связях с Украиной, с донскими казаками. А.Заварина и исследователь В. Никонов также с удивлением встречались с такими рассказами. Единственное объяснение, которое они смогли как — то найти – это длительное пребывание в середине Х1Х в. в восточной Латвии нескольких полков донских казаков.
В целом исследователи сходятся во мнении, что бежавшие в Польские земли массы «раскольников» раньше всего заселили юго-восточную часть Латвии и соседние с ней районы северо-восточной Литвы. Если в к.XVII и большую часть XVIII века положение «новоселов» было примерно одинаковым, то с вхождением Латгале, а через 20 лет — и Курземе в состав Российской империи появились заметные различия. В Курляндской губернии долго чувствовались остатки прежних немецких порядков, крепостное право там было отменено уже в 1818 году. Староверы от Фридрихштадта (Яунелгавы) и Якобштадта и до Субате – Илуксте — Войтишки (Скрудалиена) — Зарасай передвигались свободно, занимались торговлей, промыслами, скрепляли брачные связи, обменивались духовными наставниками. Конечно, подавляющеее большинство их жило на помещичьих землях и имело весьма скромный достаток. A в Латгале (Витебская губерния) крепостное право было отменено (как во всей остальной России) только в 1861 году. Российские власти строго следили, чтобы «раскольники», в особенности их духовные наставники, не перемещались в соседние губернии и не «распространяли раскол».
Поэтому понятно, что в большую часть Х1Х века связь староверов Якобштадта с братьями по вере в Латгале была значительно слабее, чем с районом Илуксте — Субате и ближайшиим к ним местами Литвы.
Некоторое подтверждение этому можно найти в уцелевших в Государствеенном историческом архиве Латвии черновых списках староверов Якобштадта 1839-41 годов, в которых указаны и места их рождения.
По данным переписей 30-40-ых годов.Х1Х в. из 165-180 взрослых староверов города в 1841 году только по одному рождены в Фридрихштадте (Яунелгава), Динабурге и Риге, да еще некая Авдотья Режицкая. Остальные – местные уроженцы, в большинстве – мещане Якобштадта, несколько человек – крестьяне.
Очень неполные сохранившиеся в ГИАЛ сведения из Всероссийской переписи 1897 года по отрезкам улиц Николаевской (Екаба), Песочной (Пормаля) и Большой (Бривибас) – называют нескольких прибывших из ныне литовского приграничья. Среди прибывших кузнецы и «тележники» Даниловы, Дементьевы, также каменщики, плотники, и лишь 2-3 подёнщика. Из семейных архивов коренных горожан Буковых известно, что в середине Х1Х века из деревни вблизи Субате пришел в город каменотёс Полиект Сипайлов и женился на Александре Буковой. Их дочь Парасковия в 90-ых годах вышла замуж за прибывшего из округа Вилян Алесандра Буклагина. Парень нанялся в ученики к каменотёсу Сипайлову и потом женился на его дочери Их дочь Киликия в 1920 г. вышла замуж в Зарасай. В те же 90–е годы коренной горожанин Иван Китов высватал себе жену Елену Красникову в Субате…
Так брачные связи 2-й пололовины Х1Х в.- нач.ХХ в. – показывают значительное количество «невест» (о женихах, по понятной причине, известно гораздо меньше ) из округа Илуксте-Субате, Ново-Александровска (Зарасай) и др. порубежья с Литвой.
Сведения из списка членов общины 1911 г (только мужчины от 25 лет и старше) выявляют заметное усиление латгальского элемента. Прибывшие составляли 1/6 от взрослых мужчин общины, причем основной возраст их 25-43 года.
Это понятно. После отмены антираскольничьих законов, в Х1Х веке так или иначе затруднявших передвижение старообрядцев из Витебской губ. (Латгале) в Курляндскую и Лифляндскую, сразу возрос поток прибывших из Латгалии людей самого трудоспособного возраста. Там они страдали от малоземелья (при очень больших семьях). Якобштадт же в начале ХХ века показывал высокие темпы экономического развития, стоял в центре старых и новых торговых путей, и – что для большинства староверов было очень важно – имел общину, молитвенный дом и своё старообрядческое училище. Записаны воспоминания К. К. Полиектовой о том, как ее отец — Кузьма Полиектов в нач. ХХ в. из–под д.Москвино дважды переезжал со всей большой семьей и хозяйством в поисках хорошей русской школы. В первую очередь школа предназначалсь – как и во многих тогда семьях — в основном для старшего сына Владимира – надежды семьи. (В.Полиектов в 50-60 г.г. ХХ в. будет работать учителем, а потом и директором 1-й Екабпилсской и Виеситской средних школ)
В свою очередь, девушки из крестьянских семей приходили в город в поисках работы прислуг, нянек, подёнщиц. А вот наши горожанки, даже небогатые, очень неохотно выходили замуж в Латгалию, разве что за вполне состоятельного (по здешним меркам) человека…
Но и в самой Латгалии тоже происходили передвижки староверческого населения. В данном случае имеется ввиду — в ближних к Крустпилсу волостях — ныне Межаре, Трошки, Кукас, Випе и др. По тем или иным причинам бароны Корфы, Борхи и др. вынуждены были продавать менее доходные, чаще всего заболоченные земли. Крестьянский Банк России давал ссуды малоземельным крестьянам из староверских деревень (в данном случае – в округе Резекне) или сидевшим на «островках» среди лесов и болот, и они переселялись ближе к большим дорогам, к молитвенным домам своих единоверцев. Примером может служить деревенька Лиепсала («Липсола» в 20 км от Екабпилса), куда в начале ХХ века переселились выходцы из существовавших еще в первой половине Х1Х в. крохотных поселений Сиксала, Ракксала. А,А. Заварина упоминает и о староверах – переселенцах в 1907 г. из Псковской губернии на земли Корфов имения Унгурмуйжа. У некоторых их потомков еще сохранились до наших дней документы Крестьянского Банка. Первое поколение переселенцев с огромным трудом, выплачивая ссуду, кое-как обустраивались, надеясь в будущем зажить в достатке. Они тщательно возделывали свой кусок малоплодородной земли, зимой уходя на лесные работы, отсылали младших братьев и старших сыновей на заработки в город или к большим хозяевам. Впрочем, нередко получалось и так, что эти ушедшие оказывались ненадежными помощниками, начинали жить сами по себе там, где жизнь казалась им легче, чем в родном гнезде, оставив отцов или старших братьев в непосильных трудах выплачивать ссуду и содержать малых и старых родственников. Впрочем, были и сильные, удачливые семьи. Они даже хранят документы из того Крестьянского Банка. Сейчас в Екабпилсе живет несколько десятков потомков той Лиепсалы, от которой уже в 70-е г ХХ в. осталось только ухоженное кладбище со староверскими крестами.
Надо сказать, что в самом Якобштадте в конце Х1Х -начале ХХ в. так называемого «отходничества» на временные заработки в сколько-нибудь в заметном масштабе не было, (если не считать сезонных работ плотовщиков). Немногие мужчины из среды староверов уезжали, получив образование, а женщины – выходя замуж.
Годы Первой мировой войны и революции значительно изменили экономическое, социальное и этническое население Якобштадта-Екабпилса. Многие староверы погибли, многие – не только военные, но и целые семьи оказались глубинах России, в Сибири, и не всем с большим трудом удалось пробиться на родину – в новое государство – Латвию. Покинули город многие немецкие семьи и семьи приверженцев официального православия, которые до войны принадлежали к чиновничьим, духовным и военно-полицейским кругам. С каждым годом возрастало латышское население Екабпилса. События 1914 -1920-ых годов не только перемешали людей, но и значительно расшатали как межнациональные и межконфессиональные преграды, так и нравственные устои.
Данные полной переписи членов Екабпилсской общины 1927 г.весьма любопытны.
Во-первых, — это появление новых, сравнительно состоятельных хозяев – крестьянских семейств: Полиектовы, Полуэктовы, Молчановы — все из окрестностей Москвино (Прейльский р-н) и нескольких семей из Сунаксте. Все они купили земли и хутора, после войн оказавшиеся так или иначе без хозяев, причем, первые три семьи – в 2-4 км от Екабпилса. Освоившись в новых местах и с новыми государствеными порядками, главы этих семей стали расширять и улучшать хозяйство. Так, большая семья Кузьмы Полиектова успела возвести на своем подворье солидный полуторный дом из красного кирпича..
На четной стороне ул. Бривибас, неподалеку от костела, арендовал, а затем и выкупил небольшой дом кузнец Игнатий Сивцов, прибывший из окрестностей Прейли. Вся большая семья, даже 8-10 летние дети, много и тяжело трудилсь под руководством строгого отца. В к.20-30-е годы его ясеневые колеса для телег пользовались большим спросом. К середине 30-ых годов Игнат Сивцов держал несколько наемных работников и имел 1-2 «филиала фирмы» в родной Латгалии. И.Сивцов в последние предвоенные годы приобрел хороший участок земли на ул. Бривибас рядом с Лютеранским храмом и начал строительство капитального двухэтажного дома (события 1940-41 годов помешали завершить это дело).
Во-вторых, в 20-е годы усилился приток рабочих рук и невест из староверских глубин Латгалии.В 20 — нач.30-х годов в Екабпилсе сравнительно много восстанавливали и строили. Община при молитвенном доме росла, работала основная русская школа, где староверам преподавали Закон Божий. По большим праздникам в старообрядческий храм приезжали семьи из Сунаксте, с берегов Юж. Суссеи, из окрестностей Плявиняс. Знакомились, сватались, нанимались на работу или на учебу к мастерам – строителям, кузнецам, каменщикам..
В распоряжении общества БЕЛОВОДИЕ имеется этот самый подробный (из сохранившихся) список Екабпилсской старообрядческой общины за 1927 год. Это посемейные списки староверов, живших как в самом городе, так и в деревне Броды, в Крустпилсе и его окрестностях. Впервые переписаны их жены и дети с указанием их мест рождения.
Из почти 300 взрослых (старше 21г.) основную массу — (5/6) составляли уроженцы города. За пределами Екабпилса родился 51 человек. Из них : в Риге шесть человек (все рождены в 1844-1890), в Елгаве — 4 (1854-1882), в Даугавпилсе-4 (по 30-40 лет), из них три женщины. Шесть человек родились в Литве (50-30 лет), семь — родом из Илуксте-Субате (по 50-40 лет ),. Наибольшее же число приезжих — 22 составляют выходцы из Резекне и его уезда — т.е. из Латгале, из них – половина женщин в возрасте от 23 до 50 лет, средний возраст мужчин — 40-50 лет. То есть это самый трудоспособный возраст.
Похожие события происходили и в округе Ливани. Как показывают анкетирование, после оформления там староверской общины и строительства храма (1909) усилился приток в городок семей из окрестных деревень и хуторов.
Таким образом, на основании документальных данных можно сделать вывод: на протяжении всего XIX века и первой половины XX века основную массу староверов города составляли потомки первопоселенцев XVII — XVIII веков.
С 60-х и, особенно, с 70-х годов ХХ века вновь начинается всё усиливающийся приток в Екабпилс староверов из сельских районов Латгале, особенно — из ближайших к Крустпилсу сельсоветов Випе, Межаре, Кукас. Первыми часто «сбегали» из колхозов еле достигшие 16 лет девчонки, Они устраивались на тяжелейшие работы на Торфозаводе или «Кирпичке», потом выучивались на маляров, швей и укоренялиясь в городе. Со временам к ним частью перебирались и родители — сельские пенсионеры. Несколько десятков таких семей сумели построить себе скромные дома на восточной окраине Крустпилса и кое-где в Екабпилсе. Мужчины – староверы (как это было заведено веками) преимущественно были «по строительной части».
Гораздо меньшим был приток в староверскую общину из Сунаксте (где за отсутствием молитвенного дома после Второй мировой войны старообрядцы как-то растворились), а также из мест наших вековых контактов — Субате и пограничных земель Литвы. Хотя и сейчас – в первой четверти ХХ1 века – в нашем молитвенном доме можно встретить уроженцев тех мест. Это уже совсем седые дальние потомки первых волн беглецов XVII-XVIII вв. из Псковских и даже Заонежских земель (т.н. Поморья). В их памяти еще сохранились уже совсем туманные рассказы их дедов и прадедов о тех давних временах…
К сожалению, если бы сегодня пришлось бы составлять спиок прихожан Покровского храма с указанием мест происхождения их семей, то потомки городских староверов даже середины ХХ в. оказались бы в меньшинстве.
Учёба в ВУЗах, служба в советской армии, работа в крупных городах разносила молодые семьи по всей когда-то необъятной стране, а новые границы прочно отделили их от родных мест. Часть молодёжи в наши дни ветры глобализации и экономические трудности вынудили искать счастья на Западе, в уже совсем чуждых традиционной культуре староверов землях. Участились смешаные — этнически и конфессионально — браки. Прелестные тёмнокожие внуки на каникулах у бабушки в латгальской глубинке, уже привычно крестясь, переступают порог сельской моленной…
Старообрядцы — одна из самых традиционалистских конфессий христианства. Столетиями сохраняя в инородной среде свою веру и ментальность, они так же не могут выстоять перед стремительными потоками глобализации, как и иные конфессии..
Сохранились ли до начала XXI века следы псковско – новгородского происхождения первопоселенцев Якобштадта?
- Культура надгробий.
Как известно, обычаи погребения и надгробий являются наиболее устойчивыми из множества особенностей менталитета разных этно-конфессиональных групп населения. Старообрядцы — традиционалисты : даже в годы засилья атеизма на нх кладбищах появлялись все новые и новые восьмиконечные кресты, пусть даже и «притаившиеся» в уголке скромной бетонной плитки-«визитки». – и это в городе. На сельских погостах такие «визитки» были скорее исключением в «лесу» деревянных и бетонных крестов. С 90-ых годов с Крестом провожали в последний путь даже тех, кто был только крещен, потом может всю свою жизнь едва ли хоть раз заглядывал в молитвенный дом своих предков.
Это сейчас появилось много мастерских, хорошо оснащённых новой техникой, которые изготовят вам надгробие любого размера и формы. А много лет назад – на рубеже Х1Х – ХХ веков — заказать памятник из полированного камня мог только очень зажиточный человек. Весь Х1Х век наши староверы довольствовались – кто победнее – крепкими деревянными крестами (иные из них отстояли почти 100 лет); кто побогаче — цельнокаменным крестом из местного камня — обычно (вместе с основанием) – в рост среднего человека. На кладбище в Екабпилсе есть несколько очень больших крестов, умело высеченных из цельного камня сильной рукой местного камнетёса – старовера.(!)
Да, наши предки строго соблюдали древние заветы : копать могилу и ставить памятник могут только братья по вере. И пусть обычно такие Кресты у нас, в Екабпилсе, не украшены особым орнаментом, и высеченные в камне надписи не являются образцом каллиграфии, но от них веет глубокой древностью с ее простотой и аскетизмом..
Если бы мы могли взглянуть на древние – ХУ1 – и начала ХУ11 веков могильники Новгородских и Псковских земель. а также Русского Севера (освоенного в Х1У – Х1У1 веках новгородцами) – мы бы увидели почти целиком вросшие в землю и накренившиеся массивные каменные кресты – старшие «братья» нашим.
К сожалению, изучение древних русских некрополей только начинается. Появившиеся 15 — 20 лет назад работы В.Б. Панченко (Яшкиной), В. А. Спицина, И.А. Шляпкина, А.Ю. Чистякова, О.В. Овсянникова и других основное внимание уделяют сохранившимся о с о б ы м каменным крестам русского Северо-Запада – т.н. обетным или имеющим какую-то особую, обычно мифологизированную историю. К тому же эти научные работы в Латвии фактически недоступны, разве что небольшие статьи (почти без иллюстраций) в интернете.
Однако, исследователи, говоря об этих особых крестах, неоднократно подчеркивают, что каменные намогильные кресты на погостах XIV — XVII веков были обычным явлением на землях Пскова и Новгорода.
В.Б.. Панченко в своей работе «Из истории древнерусского надгробия» затрагивает очень важный для нас аспект темы:
«В центре России и на Северо -Востоке с сер. Х111 века был распространены другой тип надгробий – плоские каменные плиты, по размеру соответствующие могильной яме или гробу… Орнаментированные плиты также разделяются на типологические группы, например, на «тверских» изображается Т-образный крест, на «московских»-антропоморфная композиция.».
Экспедиции Беловодия в 2005-2008 годах по Латгале в восточных районах Латгале – (бывший Даугавпилсский и Краславский районы) на староверских кладбищах выявили среди сохранившихся памятников Х1Х века преобладание таких вот плоских орнаментированных плит
(мы их называли стелами), какие описывает Панченко. Есть среди них и «тверские» и «московские» с антропоморфными фигурами, так удивившими нас.
По мере продвижения на запад Латгале — к Резекненскому и Прейльскому районам — плиты-стелы встречаются все реже, и начинают преобладать каменные Кресты.
Хочется попутно отметить, что в Резекне и ближних окрестностях до последней трети ХХ века «дожили» и последние деревянные «домовины» над могилой, когда-то распространенные на Русском Севере.
Напрашивается вывод: в западную часть Латгале в, ХУ11-ХУ111 веках бежали «раскольники» из Псковских и Новгородских земель, в восточную Латгале и северо-восток Литвы — в основном из центральных районов России.
Исходя из таких данных, представляется сомнительным зафиксированное экспедицией 1954 г .высказывание наставника Застенковскй общины Трашкова о том, что «выходцы из Новгорода и Пскова селились на землях нынешних Краславского и Даугавпилсского районов, а «москвичи» и другие беглецы из Центральной России осели западнее» – у Прейли и Резекне. Возможно, наставник имел ввиду какие-то отдельные случаи (которые, конечно же, были) — недаром под Прейли стоит деревня Москвино!. А.Заварина и В, Никонов, в работах которых приведено это высказывание, не комментируют его вероятность.
Еще одно добавление. Российские исследователи отмечают, что с середины ХУ11 века каменные кресты, как пишет В.Б.. Панченко, «судя по всему, выпадают из сферы нормативной погребальной культуры».По времени это совпадает с трагедией Великого раскола. К тому же, в !722 году Петр Первый издает Указ о переустройстве кладбищ, по которому надлежит «излишние камни (любой вид надгробий) употреблять на строительство».
Гонимые « раскольники» в поисках духовной свободы (вместе с древними книгами и иконами) унесли с собой и эту традицию и на два века продлили бытие цельносеченных каменных Крестов и надгробий. – (Чтобы исследователи могли ими заняться.в ХХ1 в.?)
Жаль, что в Якобштадте не сохранились памятники не только первого (у стен монастыря) .но и второго староверческого погоста. На нынешнем старообрядческом кладбище первый датированный каменный Крест поставлен в 40-ых годах Х1Х в.
Известны некоторые фамилии староверов — камнерезов крестов второй половины Х1Х в.- П. Сипайлов, А. Буклагин, семья Буровых.
- Следы в местных говорах
Исследователи ХХ в. выделяли в Латвии несколько типов русских этнических говоров.
В отдельную группу вошла Рига, в другую – города Курземе.*** В Екабпилсе староверы живут уже почти четыре века, принимая «свежую кровь» (в том числе – и в словарном запасе) из ближних и дальних сельских мест.***
Сельские говоры русских этнических групп Латвии делят на три части. Нас интересует вторая из них:
«Во вторую группу относят старообрядческие говоры с псковско-новогородской основой (с конца ХУ11 века). Они распространены в центральной части Латгалии» — пишет М.Ф. Семенова — «О русских старожильческих говорах Латгалии» в книге «Русский фольклор в Латвии», (Лиесма. 1972 г.).. Это же повторяет и А. Берзиньш на Х Международном симпозиуме МАПРЯЛ в Болгарии в 2010 г.
Понятно, что сегодня услышать говор старообрядцев даже 20-30-ых годов ХХ в. в Екабпилсе и даже в Межаре невозможно. Даже 80-90 –летние люди машинально говорят в основном так, «как их учили в школе». Но вот с ударениями, видимо, веками закрепленными на генном уровне, ни школы, ни ВУЗы до конца не справились. По нему латвийские староверы нередко узнают «своих» в чужой толпе.
Старинные говоры новгородцев и заселенного ими Русского Севера (от Карелии и Белого моря до берегов Печоры (в Предуралье) упрямо выбирают для ударения первый или средний слоги: твОрог.,рОбить, ворОта (вместо—воротА). далЁко, высОко и т д. Есть и много других признаков, сближающих местную русскую речь с особенностями Северо-Западного и Северного регионов России. Это узко-специальная тема, понятная профессионалам лингвистики, мы в неё здесь углубляться не будем..
Еще в 30-е и начале 40-ых годов в обыденной речи взрослых старожилов нашего города то дело слышалось: «обАрывать картошку» (культивировать, опахивать), «На Демидовке орАть» — только себя и коня мучить» (пахать в гору сохой). «На Дедовских пОжнях надо пуню поправить» (о ремонте сенного сарая на дальних лугах). «В субботу будем топить байню, приходи!». «Ой, в этом платУ в моленной плохо — горАзд калЯный» (Жесткий, негнущийся большой платок), «У вас посОм светится» (фронтон дома прохудился)… Все эти слова, и по великому Словарю Даля, и по заметкам в журнале «Север» (Петрозаводск) и сейчас еще бытуют в Карельских и Архангельских селах.
А.А. Заварина в своих экспедициях по Латгалии не раз отмечала некоторое различие даже в говорах староверов и старожильческого православного населения. Например, православные говорили «амбар», староверы — «клеть».
Еще можно сказать. что и в конце ХХ в.речь пожилых староверок из Межаре, Трошки, Липсолы, по сравнению с нашей «городской», отличалась более высоким тоном и заметной певучестью. Возможно, это потомки последней волны переселенцев из Псковской губернии на самом рубеже ХХ века, о которой упоминает А.А. Заварина в своей книге «:Русское население Восточной Латвии..».
Много внимания А.А. Заварина уделяла особенностям устройства сельских дворов русских старожилов Латгалии. Полвека назад там еще сохранялось много интересного и разнообразного в постройках и самой планировке сельского подворья: крытый двор, двухрядный и трёхрядный двор, открытый двор. Эти особенности принесены давними изгнанниками из родных мест…В нынешних поездках по районам Восточной Латвии, приглядевшись, еще можно увидеть остатки этих типов построек в доживающих свой век деревнях.
Какими были дома староверов Якобштадта в XVIII — XIX веках — уже никто не скажет. Безусловно, абсолютное большинство их имело бревенчатую основу. Кто побогаче — обшивал жилой дом досками, украшал его разнообразной резьбой и «крылечком» (открытой верандой) – обязательно на улицу или дорогу, а не вовнутрь своих владений, как принято у местного населения. Еще 40-30 лет назад такие нарядные крылечки с двускатной крышей, резьбой, с лавочками по бокам — можно было встретить на многих улицах и улочках города. В последние десятилетия они исчезли. К 2017 г..как известно автору, сохранилось лшь один дом с таким крыльцом — на ул. Скаубитиса.
На глазах исчезает и традиционная резьба на деревянных домах. Вековые сюжеты наличников на окнах — обереги «солнце» и «небесные воды» (те, что еще довелось нам здесь увидеть) – главные мотивы «украсов» домов в Западной, Северной и Центральной России и даже в Сибири. Конечно. «пройдя» со своми носителями традиций через сотни и тысячи километров и три века, эти добрые спутники русского дома «растеряли» многие подробности и варианты
В начале ХХ века имевшие своё хозяйство в городе, наши староверы предпочитали тип закрытого со всех четырёх сторон и открытого сверху двора. Жилой дом (в зависимости от ширины земельного участка) располагался или вдоль улицы или узким концом на неё,
а остальные хозяйственные постройки (иной раз — до 10) — размещались по периметру прямоугольного двора. Просветы между строениями закрывались глухим высоким забором из досок. Обычно такая городская усадьба стояла в начале «шнура» своей земли, который тянулся сразу за стеной здания, и там обычно был разбит сад и огороды. Со двора туда вели еще одни — полевые, рабочие, ворота для проезда телеги и орудий труда. Остатки такой планировки даже в небольших хозяйствах еще были видны в 90-ых годах на ул. Пормаля 47/49 и Бривибас 79 и 87.
- Много ли могут рассказать древние узоры?
В Х- ХУ1 веках у каждого народа — латышей, эстов и русских — по народной одежде — её цветовому решению и узорам – как тканым, так и вышитым – люди определяли, из какого племени, района и даже села происходит человек, а по женскому костюму – и ее семейное поожение : девица или уже просватана или мужняя жена..
Домашняя крестьянская вышивка архаична и устойчива у всех народов. Тканые и вышитые узоры древних орнаментов, передававшиеся веками от поколения к поколению, несли в себе сакральные знания и смысл пожеланий, оберегов, еще с дохристиански времён. Как замечал в середине Х1Х в. великий русский специалист по народному искусству В.В. Стасов – «ни один стежок или черточка в орнаменте не бывает случайным – всё имеет смысл…» Многочисленные последователи Стасова в конце Х1Х в определили, что важнейшие мотивы орнамента связаны с территорией наиболее древнего расселения русских. Устойчивость этих мотивов документируется многими данными разных источников. Например, в раскопах Великого Новгорода, относящихся к Х11-Х1У векам, на деревянных резных изделиях найдено много параллелей северной русской вышивке – это мотивы «лебединой ладьи», коня или двух коней, слившихся корпусом.
В конце Х1Х в. исследователи еще встречали старушек. читавших узоры как книгу. В первой половине ХХ века мало кто из учёных всерьез интересовался семантикой русского орнамента, В советское время эта тема фактически выпадала из круга серьезных научных исследований. В возрождении темы семантики русских узоров (в вышивке, ткачестве и деревянной резьбе) большую роль сыграли книги академика Б.А. Рыбакова «Язычество древних славян» и «Язычество Древней Руси». Появилось много больших и малых публикаций в печати и интернете. Однако с каждым годом самих предметов исследования становится всё меньше и в самой России, а тем более – в Латвии, в условиях векового инородного окружения и урбанизации.
Еще сто лет назад в каждом староверском доме можно было найти десятки (в то и сотню) украшеных ткаными или вышитыми разноцветными узорами вещей. Это рубашки, передники, скатерти и салфеточки, простыни с богатыми подзорами, наволочки. Но больше всего было полотенец — дюжины домотканых льняных (в городе появлялись и фабричной работы) и самого разного назначения и соответственно — украшения. Это и простые грубые рукотёры, и более тонкие утиральники для лица, нарядные праздничные рушники, трёхметровые и еще длиннее набожники (чтобы украсить весь домашний иконостас)
Свадебные — нарядные, часто с особыми узорами, разной длины.
Гробовые — особопрочные и длинные (по 6 метров). Полотенце в народном быту дольше всех сохраняло своё тайное сакральное значение, и поэтому мастерицы наиболее точно снова и снова повторяли древние, пережившие много веков, узоры. Узоры — тоже принесённые из мест обитания своих давних предков. Очень заманчивым кажется : вот по узорам и проследить бы их путь. Тем более, что в семьях (даже весьма скромного достатка) часто было принято хранить лучшие рукоделия матерей и бабушек – «для памяти».
Однако на деле – конкретно в условиях нашего города и его окрестностей — всё не так просто. Брачные связи в каждом поколении приводили в Екабпилс десятки невест из Литовского пограничья, округов Илуксте, из Даугавпилса, Резекне, из Риги и Елгавы, из латгальских деревень.. Каждая привозила с собой в приданом какие-то рукоделия. К тому же, расшитые рушники всегда считались желанным и наиболее удобным подарком по любому случаю. Будь то свадьба или помоловка, крестины или именины…
К сожалению, в наших местах (как и повсюду в Латвии) в ХХ веке сначала в городе, чуть позже (30-г) и на селе четкие орнаменты и строгое цветовое решение (красным по белому и черно-красным по белому) разбавляют «модные» мотивы, проникающие из больших городов, из специальных журналов и других источников. Это всевозможные разноцветные композиции из розочек, незабудок, корзинок, кошечек и т.д. Они ярки, живописны –«весёлые» как тогда говорили, иногда требуют большого мастерства и вкуса (особенно вышивка гладью). Знатоков и ценителей древних орнаментов и техник («прорезь по настилу», двусторонний шов. счетный шов и др.) становилось всё меньше…
Когда мы в 2000 году стали собирать материалы для первой старообрядческой выставки, в семьях нам прежде всего с гордостью показывали эти «розочки и назабудки», а также рукоделия в технике «ришелье», или бродери, – всё это труды предыдущего поколения, отразившие вкусы 30-40-ых годов. И только потом, уступая нашим просьбам, откуда-то из глубин шкафов доставали скромные работы со старинным орнаментом…
То же самое повторялось и в Прейли, Краславе и других местах. Кстати, можно отметить, что некоторые старообрядческие молитвенные дома являются невольными хранителями целых коллекций старинных рушников. Их, по обычаю, почти всегда оставляют храму после похорон или просто приносят в дар для украшения икон и помещения вообще. К сожалению, не везде на эти рушники смотрят как на произведение народного искусства, часто их применяют весьма утилитарно.
Вернемся к самим вышивкам. Техники здесь касаться не будем, лишь мотивов орнамента и цветового решения. Как показали наши исследования, выставки и только что собранные анкеты, с огромным преимуществом в старинных, орнаментальных вышивках преобладает красный цвет по белому полотну. — Как и во всех русских — западных, северных и центральных землях.
Из западной части новгородских земель учёные видят происхождение изделий из белого полотна с концами (или рамками) из пришитого красного кумача, по которому идет белый двусторонний шов орнамента. (Два таких рушника нам довелось держать в руках!)
На втором месте у нас, в Латгалии, идёт сочетание черного и красного на белом фоне – в вышивках и уцелевших еще полотенцах с вытканым на концах узором, часто поражющих красотой и мастерством.
Гораздо реже встречаются красно-синие узоры (орнамент или, например, васильки). Их мы не видели в Вилянах, в Прейли и очень мало — в Краславе.
Зато в Екабпилсе красно-синий узор встречался на полотенцах начала ХХ века и «пышно» расцветал на мужских рубашках и украинского типа женских костюмах 30-ых годов, и на других рукоделиях. Это режущее местному человеку глаз сочетание ярко-синего и алого опять-таки наводит на мысль о какой-то давней связи то ли с украинскими землями, то ли с донскими казаками, где — это самые традиционные цвета даже в военной казачьей форме.
В ХХ1 веке уже почти невозможно найти у староверов Латвии вещи, украшенные древними орнаментами с антропоморфными и зооморфными фигурами, Такие изделия или даже остатки их – огромная редкость.
В собрании Беловодия есть несколько предметов, созданных в середине-конце Х1Х в. Их хранят семьи в Екабпилсе и Ливани. По мнению крупнейшего специалиста по происхождению и ареалам распространения русского орнамента – Г. Масловой, центром узоров с человекообрязными образами опять-таки была древняя земля Великого Новгорода, например, образ всадницы на парноголовом коне. Оттуда эти мотивы распространились по всему русскому Северу (где и задержались дольше всего). (См. Книга Г С.Масловой «Орнаменты русской народной вышивки».гл.У11) Мотивы зверей (олени, кони, орлы, павы и просто птицы) чаще красовались на рукоделиях Московских, Владимирских Ярославских землях. Наши предки сохранили память о них в Латвийских и Литовских местах своего обитания.
Варианты геометрического орнамента встречались везде, но более широко были распространены в южно-русских землях.- в том числе и у нас, особенно в тканых изделиях . Сравнительно часто у нас еще встречаются рушники с трёхчастной композицией на концах.
Академик Б.А. Рыбаков видел в них глубоко архаичый мотив трёх женских фигур, которые в христианские времена стали маскировать цветочными вариантами.
С «белой завистью» мы отмечаем сейчас растущий в Латвии интерес к изучению и возрождению семейных комплектов национального костюма, тем более в его порайонной идентичности.
Среди старожильческого русского населения Екабпилса да и других городов Латгале последний всплеск интереса к своему народному костюму был в 20 – начале 30- х годов ХХ века. В основном тогда он был связан с ежегодными праздниками Дней русской культуры в Латвии.
Правда, мужские косоворотки, в том числе и праздничные – вышитые, — у староверов бытовали в быту до середины ХХ века, а как обрядовая одежда для посещения храма – и весь ХХ век.
Здесь с 90-х годов даже наблюдался растущий интерес к нарядным вышитым рубахам – в том числе и среди староверской молодёжи. Однако мастериц, желающих и умеющих повторять старинные узоры, становится всё меньше. Рубахи «украшают» цветной тканой фабричной лентой — вместо вышивки.
На фотографиях Праздников русской культуры и снимках русских хоров первой половины ХХ в. видны два типа женского народного костюма: с сарафаном (чаще всего тип »шубейки»)
–
и один из вариантов украинского костюма (синяя юбка и богато вышитая блузка с рукавами за локоть, иной раз-и с бархатной безрукавкой.)
Последний вариант довольно часто можно было встретить в нашем Екабпилсе. Его тоже называли «русским костюмом». Иногда к нему прилагался нарядный передник с узором в тон вышивки на блузке и девичий венок из искуственных цветов с лентами до пояса. Такой комплект мы видим на фотографии начала ХХ века, где женщина из рода Силионовых (потом Шпунтова) одет в подобный костюм. К началу ХХ1 века комплекты «блузка, юбка и передник» еще хранились в нескольких семьях старожилов Екабпилса и были представлены на старообрядческих выставках 2000 — 2010 годов в разных городах Латвии. Сарафанный комплект (сатиновый сарафан на лямках, блузка и вышитый большой передник) был обнаружен лишь в одной семье, чьи предки переселились в нач. 20-х годов из Латгале.
Однако самые древние черты одежды староверы сохраняют в ритуальной и погребальной одежде. Церковь способствует консервации этих старых форм одежды. У мужчин — это длинный тёмный азям (плотный халат) без пуговиц, застёгивющийся только на два крючка у горла и на груди. (Во время раскопок 2011 г повторяющиеся находки таких крючков на могильном раскопе у стен монастыря в Екабпилсе поставили в недоумение археологов). Покрой длинных (ниже колена) нижних женских рубах, состоящих из двух частей : верхней, (т.н. «рукава») и нижней – «стануха», — встречался даже в быту в деревне еще в 20-30- е годы ХХ в. Точно такой же покрой был и у староверов Литвы. Исследователи прослеживают его происхождение из древнего Пскова. В верхней женской одежде наиболее древняя форма (сейчас сохраняющаяся только в погребальной одежде) – это глухой туникообразный сарафан с боковыми клиньями. В первой половине ХХ века он считался самым «правильным» для посещения молитвенного дома. Такой сарафан был распространён на всем русском Северо-западе с центром в Новгородской земле.
А вот обязательный для староверок по всей Латвии обычай покрывать голову платком, сложенным по диагонали и закрепленном булавкой под подбородком, дольше всех сохранялся у русских Нижегородской и Костромской губерний — так считают исследователи.
ПОДВОДЯ ОБЩИЙ ИТОГ, можно сказать, что в тяжелые времена Раскола и гонений в поисках духовной свободы в ХУ11-ХУ111 веках на наш берег Даугавы русские люди пришли в основном из земель древнего Новогорода и Пскова и в течение почти четырёх веков сумели сохранить свою веру и речь, а также многие черты культуры и быта своих предков. Здесь, на земле латышей они обрели сравнительно спокойное пристанище и новую родину на три с лишним века. Сумели ужиться и с коренным населением и с представителями других наций и конфессий, следуя завету «Чужой веры не хулим, свою не отдадим!» Не конфликтуя, не стремясь к власти, наши предки явили здесь пример редкой устойчивости менталитета. Теперь этот феномен является предметом интереса ученых разных стран Европы и США.
СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ
- А. Podmazovs. Vecticība Latvijā LU Rīga 2001 g/.
- M. Skujenieks. Latvija. «Zeme un iedzīvotāji» Rīga 1927
- А.А. Заварина. «Русское население Восточной Латвии во второй половине Х1Х – начале ХХ века», Рига, Зинатне 1986 год.
- В.В. Никонов. «Староверие Латгалии» Резекне 2008 г.
- Б.А. Рыбаков. «Язычество Древней Руси» Москва. Наука 1988 г.
- Б.А. Рыбаков. «Стригольники» М.1993 г.
- Г.С. Маслова. «Орнаменты русской народной вышивки» Москва. Изд. Наука,1978 г. гл.У11 – http://www.rodnovery.r|\attachments\ article 323\maslova_ornament_russkoi_vyshivki.pdf
- Г.С Маслова. «Значение картографирования руcского традиционного костюма для этногенетических исследований» Л.!974
- В.Б. Панченко «Из историии распространения русского надгробия»
http://www.ladoyamuseum.ru/litera/panchenko/pub256
- В.Немченко, А. Синица, Т,Мурникова «Материалы для словаря русских старожильческих говоров Прибалтики» под ред.М.Ф.Семеновой Ученые записки ЛГУ Рига .1963 г.
- «Русский фольклор в Латвии», сост И. Д. Фридрих Рига 1972 г.
- А.И. Алексеев. «Стригольники.Обзор источников» (www.sedmitza.ru| lib| te[t 3242052
- М.М. Шахнович. «Новые монументальные объекты ХУ111- ХХ веков в Карелии».
- М, Дроздов, Е. Маслов. «Старообрядческие кладбища Псковс кой области» — (первые шаги к разработке темы) — www. bogorodsk-noginsk|starover |41
- 14. А.У. Берзиньш. (Латвия. Рига) «Особенности русского языка в Латвии.» выступление на Х Международном симпозиуме МАПРЯЛ в Болгарии 2010г. — lv/raksti/mapral2010.pdf
- А.Ю. Чистяков. «Средневековые каменные кресты — традиция владений Великого Новгорода»
- В.Б. Панченко. «Деревенские каменные кресты в традиционной культуре ..» .rusarch. ru/panchenko/.htm
Добро пожаловать в "Беловодье" ! 
Для отправки комментария необходимо войти на сайт.